Записки Флэшмена. Том 2.

Мы располагались одни посреди огромной пещеры, стены которой были из известняка или, в любом случае, какого-то серого камня, но со странными блестками. Мы находились у одной из ее оконечностей, рядом с черной горловиной туннеля, из которого выходили деревянные рельсы с парой установленных на них древних деревянных вагонеток. Рельсы тянулись по пещере ярдов на тридцать до места, выглядевшего как расселина в полу. В прежние времена, надо полагать, через нее был перекинут мостик, ибо рельсы продолжались за разломом и терялись в сумраке. Место несколько напоминало церковный собор — высокое, пустое, давящее тишиной. Подняв глаза, я заметил в потолке трещину с бахромой растений, проникших из внешнего мира; она была единственным источником света, тускло отражавшегося от гигантских гладких стен. Пол пещеры тоже был гладким, свободным от камней или осыпи, будто некий великан-уборщик начисто вымел комнату.

Но что заставило меня затаить дух, даже в таком состоянии, это озерцо, покрывавшее почти половину пола на дальней от рельсов стороне. Ну да, это была просто вода, эдакий естественный бассейн в скале, но никогда не видел я воды чище и спокойней. Поверхность водоема напоминала стекло и занимала примерно ярдов тридцать в длину и двадцать в ширину, до дальней стены, а недра его, не замутненные течениями или завихрениями, были такими кристально прозрачными, что можно было разглядеть мельчайшие детали каменного дна на глубине футов в десять, как будто воды и не было вовсе. Тут не водилось ни рыб, ни растений — оно напоминало заколдованный пруд из сказки, зеркало Снежной Королевы, спрятанное в сердце волшебной горы.

Только у входа в туннель, где мы размещались, заметны были следы человеческого присутствия: грубый каменный очаг, посуда, соломенные матрасы и походные койки, грубые табуретки и стол, пара упаковочных ящиков, припасы и снаряжение. Но, подобно нам самим, эти мирские вещи казались неуместными здесь и выглядели такими лилипутскими по сравнению с величием пещеры. Царивший тут холод пробирал до самых костей.

— Вы находитесь в заброшенной соляной шахте в Зальцкаммергуте, в горах над Ишлем[929], — заявляет Виллем. — Уютный склепик, не правда ли? Эге-гей! — возвысил он голос, и эхо ответило зловещим «эй... эй... эй...», слабо замирая в невидимых далях пещеры.

Штарнберг стоял, приложив руку к уху, очень элегантный в своих сапогах для верховой езды, бриджах и охотничьем пиджаке и ни капельки, насколько я мог судить, не переменившийся со времени отчаянной перестрелки, бывшей последним событием, запечатлевшимся в моей памяти.

— Мы здесь недалеко от поверхности, — продолжает Билл, — но только Бог знает как далеко уходят вглубь эти туннели. Шахта не разрабатывалась много лет. Знаете, мальчишкой я представлял себе соляные копи адским местом, где рабы с ввалившимися глазами бродят по колено в вонючей жиже. Но здесь скорее величественно и немного зловеще, как думаете? Великолепное тайное убежище для подпольных злоумышленников вроде «Хольнупа». Мои ребята прожили тут с неделю, но теперь, благодаря вам, мне пришлось их выселить.

Он примостился на ящике, обхватив руками колено и с любопытством посмотрел на меня.

— Когда вы доперли, что я — лисица, забравшаяся в курятник?

— Сначала развяжите! — прохрипел я, но Штарнберг только ухмыльнулся и повторил вопрос, поэтому мне пришлось рассказать ему про испорченные патроны.

Он выругался и со смехом хлопнул себя по ноге.

— Чтоб мне провалиться! Вот что случается, когда пытаешься перехитрить самого себя и, о да, попадаешь в плен вашей ужасной репутации! Ирония судьбы, не правда ли? Страховки ради я вручил вам безобидную хлопушку, а получи вы заряженный пистолет, Франц-Иосиф уже отправился бы к праотцам. Или появись вы на сцене хоть минутой позже... Да, мы взломали замок и я собирался уже подняться наверх, как вдруг сначала объявляетесь вы со своим ножиком, чтоб вам пусто было, затем этот чертов сержант с караулом. В результате нам пришлось пробиваться с боем, потеряв двоих хороших парней — вынужден сообщить, что одним из них был ваш закадычный приятель Гюнтер. Ну что ж, c`est la guerre[930]!

Судя по веселому тону, не выдававшему и тени беспокойства, можно было счесть, что речь идет о потасовке в спальне для учеников. О, это был сын Руди до мозга костей — хладнокровный, как рыба. Он глядел на меня с задорным огоньком в глазах.

— Так что имеем следующее, — продолжает Билл. — Франц-Иосиф жив, в отличие от двоих моих ребят, и нет никакой надежды на реванш, потому как теперь резиденция, должно быть, оцеплена половиной полка. Если при том Ф-И не уехал уже в Вену. Заговору капут, лучшая шайка ночных налетчиков в мире рассеяна, четыре недели чертовски тщательной подготовки пошли коту под хвост. — Он соскочил с ящика и встал передо мной, уперев руки в боки. — Да, сэр, сатрап был прав. Вы и впрямь очень неудобный сукин сын. Но... Никаких обид, а? По крайней мере, с моей стороны.