Записки Флэшмена. Том 2.

На краткий миг, пока я ощупывал глазом раскинувшееся позади нас пространство в поисках кратчайшего пути отступления к дороге на Роркс-Дрифт, намечающееся дело показалось мне не столь безнадежным. Потому как хотя мы оказались в ловушке, не имея порядочных укреплений, вопреки совету старого Пауля Крюгера, который настоятельно рекомендовал Челмзфорду каждую ночь в стране зулусов строить лагерь и окапываться[1048], и хотя мы располагали от силы несколькими сотнями белых солдат и верных ниггеров против целой зулусской армии, не стоит забывать, что добрые «мартини-генри» в руках парней, знающих, как с ними обращаться, способны остановить бог весть сколько черных с дубинками и копьями. Я был с гайлендерами Кэмпбелла под Балаклавой, когда те двумя залпами отбросили русскую конницу и до сих пор ношу шрамы Литтл-Бигхорна, где драгуны Рино сдержали натиск половины племени сиу (пока другая половина резала нас с Кастером в долине, но это уже другая история)[1049]. Короче, глядя, как роты Двадцать четвертого на склоне Исандлваны прореживают черномазых метким огнем, а артиллерия жарит вовсю, выкашивая целые просеки в строе импи, я подумал: «Проклятье, мы их сдержим». И сдержали бы, если не отсутствие боеприпасов. Как раз в тот миг, когда огромная масса зулусов остановилась в каком-то фарлонге[1050] от передовых наших линий и вроде как даже заколебалась и подалась назад, да, именно в тот самый момент Двадцать четвертый выпускал последние заряды, и боевые кличи солдат сменились отчаянным воплем: «Подносчики, бога ради, патронов!»

Огонь наш ослабел, Двадцать четвертый подался назад, натальские кафры на левом фланге обратились в бегство, бросая оружие. Из шеренг прямо передо мной раздалась команда «примкнуть штыки!», а полки зулусов двинулись и пошли в неудержимую сумасшедшую атаку. Град метательных копий обрушился на нашу расстроенную линию, а из-за белых щитов замелькали ассегаи. Рев «Сузу! Сузу!» сменился зловещим шелестящим «С-джи! С-джи!», когда острия стали вонзаться в жертвы.

«Наступает время обеденного перерыва, — думаю я. — Пора сматываться». Раз дело дошло до рукопашной, шансов нет. Глядя на адский дым, огонь, отступающих солдат, бегущих кафров, артиллеристов и обозных, лихорадочно возящихся с упряжью, я понимал, что остатки Двадцать четвертого смогут сдерживать могучий натиск зулусов не больше нескольких минут.

Оказавшись в пекле битвы я, как полагается добропорядочному штатскому, развил бурную деятельность, строя фургоны в круг. Так мы получали опорный пункт на случай, если передовые отряды не справятся. Затея была разумная, а заодно позволяла мне держаться на безопасном от боя расстоянии. Вот почему я очень удачно оказался рядом с запряженной повозкой именно в тот момент, когда полк Нокенке из армии Кечвайо (так, по крайней мере, утверждают историки, мне известно лишь, что это были жестокие ублюдки в леопардовых шкурах, визжавшие так, что кровь стыла в жилах) хлынул вверх по холму.

Махом заскочив в фургон, я прорычал вознице приказ погонять во всю мочь, а сам стал палить через задний борт из обоих своих шестизарядных «адамсов». Хотел бы я получать по фунту за каждый раз, когда мне, с сердцем в пятках и с молитвой на устах, приходилось смотреть на напирающую орду варваров, но тот случай был из ряда вон. Они приближались — жуткие черные монстры с шестифутовыми щитами, поверх которых сверкали зубы и белки глаз; на головах покачиваются перья, а отвратительные двухфутовые острия поблескивают и дымятся от свежей крови. Я видел, как трое пехотинцев Двадцать четвертого, спина к спине, отмахивались ружьями, как дубинками; смяв их, зулусы сдержали шаг, чтобы искромсать тела ассегаями (так они, к вашему сведению, извлекают из убитых душу) и ринулись дальше. Я стрелял, чертыхаясь и плача, и думал: «Господи, пришел мой смертный час; мне так стыдно за беспутно прожитую жизнь, только не отправляй меня в ад, чтобы там ни говорил доктор Арнольд!» И курок щелкнул о пустую гильзу как раз в тот миг, когда ближайший зулус, завывая, как дервиш, переваливался через борт фургона.

Я заорал и кинулся к нему, ухватив за запястье руку, угрожающую мне копьем, но пальцы заскользили по натертой маслом коже. Что было сил двинув его в живот коленом, я попытался вцепиться в глотку, но только выдрал зубами клок шерсти из обезьяньего воротника. Господи, как вонял этот ниггер! Тут прямо у меня под ухом раздался выстрел и воин рухнул, залившись кровью[1051]. Я не видел, кто стрелял, да и не собирался выяснять, так как едва я без сил привалился к борту, показалась орудийная упряжка с артиллеристом, сидевшим на одной из передних лошадей и нахлестывавшим вовсю, тогда как бежавший рядом зулус пытался выбить его из седла копьем. За лошадьми прыгала по кочкам пушка с каким-то бедолагой, уцепившимся за ствол. Ноги его волочились по пыли, пока догнавший упряжку зулус не вышиб парню мозги своей палицей.