Читаем Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1 полностью

Коровин питался, как попало: он не любил домашний стол, обедал по ресторанам, а вечера проводил в клубах. Головин жил невдалеке от нас, приглашенные два художника для росписи Н. В. Овчинников и А. Н. Дурново жили рядом (на ул[ице] Бизе). Каждое утро я отправлялся пешком на выставку — Трокадеро была недалеко. Утром всегда приезжал на велосипеде комиссар русского отдела кн[язь] В. Н. Тенишев, умный математик и инженер, написавший философский труд «О принципах математического познания»[993], молчаливый и симпатичный мягкий толстяк. Такой же он и на портрете Бонна в Гос[ударственном] Эрмитаже (отд[ел] франц[узской] жив[описи] XIX в.)[994]. Богатый человек, выстроил он в Петербурге техническое (Тенишевское) училище[995], а в Париже на авеню д, Антэн имел прекрасный особняк, где жена Тенишева, М[ария] К[лавдиевна], занималась живописью под руководством Александра Бенуа и устроила у себя пышный художественный салон. М. К. Тенишева позднее организовала в своей усадьбе Талашкино (в Смоленской губ[ернии]) известную школу кустарного дела[996] под руководством художника Малютина. Насколько Тенишев был прост, настолько же М. К. Тенишева держала себя необычайно пышно и чопорно. И как она гордилась, что ее салон посещали Э. Карьер, Дюран, Роден и другие выдающиеся художники Парижа. К выставке Тенишева была равнодушна.

Комиссариат помещался на ул[ице] Пьер Шаррон, недалеко от нашей квартиры. Там чиновники раздували канцелярию, и главенствовал надутый представитель Министерства торговли проныра Рафалович (всегда <ходил на шее>[997] с орденом), там же вертелся какой-то народ, не имеющий никакого отношения ни к выставке, ни тем более к искусству, <а меня интересовало только последнее. Там же я познакомился с «Илюшей» Поляковым, сыном известного московского банковского миллионера Лазаря Полякова. Этот «Илюша», его иначе и не называли, был оболтус одинокий. В экстравагантном кэбе приезжал он в комиссариат из своего «замка» под Парижем. Недалекий, ничего абсолютно не делающий, прожигал свою жизнь этот наследник «честно» нажитых миллионов>[998]. Я старался бывать в комиссариате только по необходимости, Коровин, наоборот, заходил постоянно в комиссариат, болтал, курил, перекинется словечком и <убежит, а на глаза Тенишеву все-таки попался>[999], идет.

Собор Нотр-Дам де Пари (Собор Парижской Богоматери). Фото конца XIX в.

РГАЛИ

Коровин приехал в Париж в шубе, ее не успели покрыть сукном, и была сделана только подкладка под мех из серого люстрина[1000]. Коровин надел шубу [и] в таком виде отправился по Парижу. Это его не смущало. Коровин и в жизни был импрессионистом. Все с налета и все под мимолетным впечатлением. При этом необычайное самолюбие с тщеславием, боясь, как бы не умалилась его роль. Без моего ведома помещенный в журнале «Искусство и художественная промышленность»[1001] проект кустарного отдела его взбесил: почему нет его имени. И самое смешное и возмутительное — это письмо, якобы, от меня в «Мир искусства»[1002]. Я к нему за объяснением.

— Это кто-то написал. Действительно ерунда.

Дальше оправдания начались, извинения. Но я его любил как художника и прощал ему. Еще в своей молодости он сделал какую-то подлость по отношению к С. И. Мамонтову. Коровина изобличил Поленов и стал его ругать, а Коровин стал извиняться: «Василий Дмитриевич, простите, ведь я только немножко». И когда я изобличал его в чем-либо некрасивом, он оправдывался тем, что он художник. «Вон, — говорил Коровин, — Бенвенутто Челлини людей убивал, а ведь гений был»[1003].

Но на фоне внешней растрепанности этой широкой натуры интересным был процесс его творчества над выставочными панно.

Сначала словесные, летучие образы, затем наброски чем попало с объяснениями для художника Клодта, технического исполнителя панно в русском отделе и в павильоне Средней Азии. Эти панно были свежими, новыми симфониями нашего далекого Севера и Сибири с ее тайгой. Тонко чувствовал Коровин нашу природу и мастерски умел передать ее, особенно в исполнении такого старательного художника, каким был Н. А. Клодт, и еще более [выполненные] художественной кистью талантливого А. Я. Головина. Головин жил недалеко от нас, жил он одиноко, скромно и замкнуто. Часто приходил к нам, много беседовал о своих впечатлениях, вынесенных из поездки на Восток и особенно по Испании. Любил слушать музыку, особенно Грига. Моя жена в это время брала уроки у знаменитого тогда пианиста Пюньо, <за урок двадцать пять франков (около десяти рублей), тогда это была большая сумма>[1004].

Париж. Открытие Всемирной выставки 1900 г. Фото 1900 г. РГАЛИ

Перейти на страницу:

Похожие книги

Александровский дворец в Царском Селе. Люди и стены, 1796–1917
Александровский дворец в Царском Селе. Люди и стены, 1796–1917

В окрестностях Петербурга за 200 лет его имперской истории сформировалось настоящее созвездие императорских резиденций. Одни из них, например Петергоф, несмотря на колоссальные потери военных лет, продолжают блистать всеми красками. Другие, например Ропша, практически утрачены. Третьи находятся в тени своих блестящих соседей. К последним относится Александровский дворец Царского Села. Вместе с тем Александровский дворец занимает особое место среди пригородных императорских резиденций и в первую очередь потому, что на его стены лег отсвет трагической судьбы последней императорской семьи – семьи Николая II. Именно из этого дворца семью увезли рано утром 1 августа 1917 г. в Сибирь, откуда им не суждено было вернуться… Сегодня дворец живет новой жизнью. Действует постоянная экспозиция, рассказывающая о его истории и хозяевах. Осваивается музейное пространство второго этажа и подвала, реставрируются и открываются новые парадные залы… Множество людей, не являясь профессиональными искусствоведами или историками, прекрасно знают и любят Александровский дворец. Эта книга с ее бесчисленными подробностями и деталями обращена к ним.

Игорь Викторович Зимин

Скульптура и архитектура