Коровин питался, как попало: он не любил домашний стол, обедал по ресторанам, а вечера проводил в клубах. Головин жил невдалеке от нас, приглашенные два художника для росписи Н. В. Овчинников и А. Н. Дурново жили рядом (на ул[ице] Бизе). Каждое утро я отправлялся пешком на выставку — Трокадеро была недалеко. Утром всегда приезжал на велосипеде комиссар русского отдела кн[язь] В. Н. Тенишев, умный математик и инженер, написавший философский труд «О принципах математического познания»[993], молчаливый и симпатичный мягкий толстяк. Такой же он и на портрете Бонна в Гос[ударственном] Эрмитаже (отд[ел] франц[узской] жив[описи] XIX в.)[994]. Богатый человек, выстроил он в Петербурге техническое (Тенишевское) училище[995], а в Париже на авеню д, Антэн имел прекрасный особняк, где жена Тенишева, М[ария] К[лавдиевна], занималась живописью под руководством Александра Бенуа и устроила у себя пышный художественный салон. М. К. Тенишева позднее организовала в своей усадьбе Талашкино (в Смоленской губ[ернии]) известную школу кустарного дела[996] под руководством художника Малютина. Насколько Тенишев был прост, настолько же М. К. Тенишева держала себя необычайно пышно и чопорно. И как она гордилась, что ее салон посещали Э. Карьер, Дюран, Роден и другие выдающиеся художники Парижа. К выставке Тенишева была равнодушна.
Комиссариат помещался на ул[ице] Пьер Шаррон, недалеко от нашей квартиры. Там чиновники раздували канцелярию, и главенствовал надутый представитель Министерства торговли проныра Рафалович (всегда <ходил на шее>[997] с орденом), там же вертелся какой-то народ, не имеющий никакого отношения ни к выставке, ни тем более к искусству, <а меня интересовало только последнее. Там же я познакомился с «Илюшей» Поляковым, сыном известного московского банковского миллионера Лазаря Полякова. Этот «Илюша», его иначе и не называли, был оболтус одинокий. В экстравагантном кэбе приезжал он в комиссариат из своего «замка» под Парижем. Недалекий, ничего абсолютно не делающий, прожигал свою жизнь этот наследник «честно» нажитых миллионов>[998]. Я старался бывать в комиссариате только по необходимости, Коровин, наоборот, заходил постоянно в комиссариат, болтал, курил, перекинется словечком и <убежит, а на глаза Тенишеву все-таки попался>[999], идет.
Коровин приехал в Париж в шубе, ее не успели покрыть сукном, и была сделана только подкладка под мех из серого люстрина[1000]. Коровин надел шубу [и] в таком виде отправился по Парижу. Это его не смущало. Коровин и в жизни был импрессионистом. Все с налета и все под мимолетным впечатлением. При этом необычайное самолюбие с тщеславием, боясь, как бы не умалилась его роль. Без моего ведома помещенный в журнале «Искусство и художественная промышленность»[1001] проект кустарного отдела его взбесил: почему нет его имени. И самое смешное и возмутительное — это письмо, якобы, от меня в «Мир искусства»[1002]. Я к нему за объяснением.
— Это кто-то написал. Действительно ерунда.
Дальше оправдания начались, извинения. Но я его любил как художника и прощал ему. Еще в своей молодости он сделал какую-то подлость по отношению к С. И. Мамонтову. Коровина изобличил Поленов и стал его ругать, а Коровин стал извиняться: «Василий Дмитриевич, простите, ведь я только немножко». И когда я изобличал его в чем-либо некрасивом, он оправдывался тем, что он художник. «Вон, — говорил Коровин, — Бенвенутто Челлини людей убивал, а ведь гений был»[1003].
Но на фоне внешней растрепанности этой широкой натуры интересным был процесс его творчества над выставочными панно.
Сначала словесные, летучие образы, затем наброски чем попало с объяснениями для художника Клодта, технического исполнителя панно в русском отделе и в павильоне Средней Азии. Эти панно были свежими, новыми симфониями нашего далекого Севера и Сибири с ее тайгой. Тонко чувствовал Коровин нашу природу и мастерски умел передать ее, особенно в исполнении такого старательного художника, каким был Н. А. Клодт, и еще более [выполненные] художественной кистью талантливого А. Я. Головина. Головин жил недалеко от нас, жил он одиноко, скромно и замкнуто. Часто приходил к нам, много беседовал о своих впечатлениях, вынесенных из поездки на Восток и особенно по Испании. Любил слушать музыку, особенно Грига. Моя жена в это время брала уроки у знаменитого тогда пианиста Пюньо, <за урок двадцать пять франков (около десяти рублей), тогда это была большая сумма>[1004].