Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 1

Посещались концерты Э. Колонна и Лямурё, тогда особенно пропагандировали Вагнера. Там же у Лямурё я видел и слышал один раз «Зигфрида»[1042] Вагнера, как-то вяло дирижировавшего «Зигфридом». Очаровательная «Прекрасная Елена»[1043] с изысканным остроумием преподносилась в театре «Водевиль»[1044]. Сара Бернар захватывала игрой в своем театре Шатле[1045], для которого декорации рисовал ей венгерский художник, сделавшийся парижанином Мюша (Mucha)[1046], давший своими кривыми линиями такой глубокий основной тон тому направлению, какое называлось почему-то декадансом[1047], хотя парижане не употребляли этого термина. Игра С. Бернар, ее образы [из] «Самаритянки», «Дамы с камелиями» и «Гамлета» были своебразны, с напыщенной дикцией[1048].

Не менее красивы были постановки в театре Porte Saint-Martin[1049], где только что написанная Шарпантье 3 актная опера «Луиза»[1050], имела колоссальный успех. В пьесе был выведен Париж, втягивающий в себя молодых девушек и быстро их портящий. Париж бульваров, магазинов, блеска и моды казался божественным раем только [с] высоких мансард Монмартра, откуда бедная Луиза так тянулась к развертывающемуся под ней ковру светящихся улиц, площадей, бульваров и отдаленному на горизонте фейерверку; в постановке театра это производило чарующее впечатление. Большая Опера[1051] со всем ее блеском, исключительной лестницей, с коричневым тоном фойе, сплошными фраками и изысканными туалетами дам импонировала, но как убоги были ее шаблонные постановки. Тогда еще рука Дягилева не дотрагивалась до старых кулис, и блестящая фееричность красочных театральных декораций и костюмов Головина не были еще показаны парижанам[1052].

В воскресенье днем лучшие ораторы из Палаты депутатов любили говорить свои блестящие речи в Сорбонне; там я услышал впервые Поля Дешанеля, и я понял, что такое школа французского красноречия, когда такая скучная тема, как устройство каких-то школ, преподносилась в исключительном музыкальном построении, полном неожиданных нюансов, красиво обдуманной речи подлинного оратора, каким и был Дешанель.

«Фоли-Бержер», «Мулен Руж» и «Буйян» с их канканами не тянули. А пошлость кабачков Монмартра изумляла: как можно увлекаться или находить в ней что-то. Единственный артистический кабачок «Le Chat Noir»[1053] был интересен художественной отделкой своих стен, общим весельем и остроумием[1054]. В тот год была Англо-бурская война[1055], и дядя Крюгер, отхлопывающий сзади Викторию[1056], был излюбленной темой театра марионеток и остроумных песенок. Но больше захватывала содержательная игра во «Французской комедии»[1057], где изумительный Коклен и Мунэ-Сюлли полонили наши сердца рельефной игрой и великолепным языком.

Молодое чувство острых восприятий всего Парижа так часто заменялось негодованием, когда я наблюдал, как молодой художник А. Н. Дурново со своей женой скучно коротали вечера у себя на квартире; он корпел за рисунками, а жена, мещаночка из московского захолустья, вышивала и пела тоненьким голоском «Тучки небесные»[1058]. Коробило от этой затхлости и неуменья схватить Париж.

Верхушки башен русского павильона из-за павильона Индии. Фото 1900 г.

Устроили Новый год у нас на квартире. Собрались художники со всего русского отдела, <достали водки (громадный был павильон «казенной продажи питей»). Напился Овчинников, прислуживающая Мари отпаивала его и очень энергично оттирала холодной водой. На мой вопрос: «Наверное, впервые она видит таких пьяных?» Мари ответила: «О, нет! У нас живут англичане, они часто напиваются». Утешенье!>[1059]. Дружеские беседы об искусстве чередовались с русскими песнями и тостами, преисполненными радостными надеждами.

Но вот морозные сухие дни окончились. Подходила весна, быстро распускались каштаны на бульварах, парки зеленели. Приятно было зайти погулять в парк Монсо; там пруд, дети кормят грациозно плавающих лебедей, а на зеленой лужайке беломраморная женщина, типичная парижанка с ворохом своих юбок (тогда мода состояла в многочисленных пышных длинных юбках), сидела на скамье, скамья была вделана в цоколь в уровень с газоном, и над парижанкой бюст Мопассана[1060]. Это был едва ли не лучший памятник в Париже; роденовского Гюго и «Мыслителя» перед Сорбонной еще не было[1061].

Свободного времени к весне было больше, и я стал посещать «Музей декоративных искусств» на площади Вогезов. Окружающие площадь дома сохранили еще свой старый тип. Это был один из старых кварталов XVII века. Кирпичные фасады с пилястрами белого камня, высокие крыши с бесчисленными трубами от каминов были типичным окружением этой бывшей Королевской площади. Фасады домов скромные, их архитектура раннего французского ренессанса еще не столь яркая, как в других сохранившихся зданиях, как, например, отеля «Сюбис», отеля «Сюлли» и др.