Записки художника-архитектора. Труды, встречи, впечатления. Книга 2

Помимо словесной пропаганды надписями на заборах необходимо было и ее художественное выражение. По инициативе архитектора И. В. Жолтовского появились мемориальные доски, а затем возникла идея, быстро осуществленная, постановки памятников борцам за свободу, литераторам и художникам.

В правительственном декрете (СНК) «О постановке в Москве памятников людям великим в области философии, литературы, наук и искусств»[1103] было указано «об украшении улиц, общественных зданий и т. д. надписями и цитатами» и упомянуто было и о постановке барельефа на кремлевской стене (август 1918 г.)[1104]. Доску выполнил скульптор Коненков[1105]. Намечены были памятники художникам: А. Рублеву, Кипренскому, А. Иванову, Врубелю, Шубину, Козловскому и Казакову.

«Монументальная агитация» вызвала конкурс на памятники, наши скульпторы энергично занялись изготовлением из гипса мемориальных памятников, не гоняясь за внешностью и фактурой, а преследуя цели широкой пропаганды. Кроме памятников отдельным деятелям возникла идея сооружения Памятника Свободы на площади перед Моссоветом, замыкавшейся еще сохранившимся старым (1820 г.) зданием гауптвахты с портиком. Памятник Свободы удачно осуществил архитектор Д. П. Осипов, причем фигуру Свободы лепил скульптор Н. А. Андреев[1106].

Наша коллегия в это время уже расположилась в быв[шем] особняке М. К. Морозовой в Мертвом переулке[1107], где у нас сформировалась хорошо оборудованная канцелярия во главе с методически точным, почти автоматическим С. А. Детиновым. Для наших заседаний был отведен большой зал; в нем красовалось панно Врубеля «Илья Муромец»[1108], а целый ряд отдельных комнат был занят под наши кабинеты. Большим недостатком было отсутствие чертежной, и поэтому каждый из товарищей заготавливал необходимые чертежи и рисунки у себя дома. В Коллегии же мы только собирались, корректировали рисунки и обсуждали предстоящие работы. Прижимистый зав[едующий] финотделом Наркомпроса Гринберг все же отпускал нам требуемые суммы, правда при надлежащем содействии сверху, а больше всего благодаря собственному нашему напору.

Никольская башня Кремля в конце 1917 г. Фото 1917 г.

Ближайшей заботой оказалась необходимость производства неотложных реставрационных работ во владимирском Дмитровском соборе. В этих работах при исправлении сводов были обнаружены интереснейшие моменты, характеризующие способ производства каменных работ и доказывающие несомненное участие здесь и иностранных мастеров. Кладка сводов с такой затеской камня никогда не практиковалась на Руси.

Во Владимире нас встретил историк и археолог В. Т. Георгиевский, отлично знающий памятники Владимира и всего края. Удивительно скромный, до стыдливости, этот тихий, кропотливый работник много сделал для русского искусства и, в частности, по открытию изумительных фресок в соборе. Целый ряд ценных художественно-археологических элементов открылся перед нашими глазами. В неописуемый восторг приходили Грабарь и Чириков перед удивительным примитивом русской живописи, так называемой «Максимовской» Богоматерью[1109], примитивом, могущем идти вровень с прославленными сиенскими примитивами; эта икона также подлежала расчистке и удалению с нее накопившейся грязи и копоти.

Голодные мы приехали из Москвы как раз накануне здешнего базарного дня. Утром, проснувшись, мы обнаружили у себя исчезновение П. П. Покрышкина. Отправились в собор через базар и увидели умилительную картину: на возу сидел академик Покрышкин, охвативший руками огромную корчагу со сметаной и жадно ел ее ложкой. «Петр Петрович, — крикнул Чириков, — пойдем в собор». — «Сейчас, сейчас, вот сметану сначала доем», — ответил этот изголодавшийся в Петрограде тихий, скромный человек, уже тогда носивший в себе зловредные семена монашеского мировоззрения. В конце концов, Покрышкин, талантливый архитектор-археолог весь ушел в православие, сделался священником и забросил любимое когда-то им занятие[1110].

Вскоре образовалась комиссия по охране Троице-Сергиевой лавры[1111], где нам предстояла серьезная и ответственная задача не только по восстановлению искаженных памятников древнерусского зодчества, вроде знаменитого Троицкого собора XVI в., но еще более ответственная работа по раскрытию древнерусской живописи и ее жемчужины «Троицы» работы А. Рублева. Этой последней работой с увлечением занялся Грабарь со своей группой, где были большие мастера и знатоки русского искусства — реставратор Г. О. Чириков, художник и искусствовед Н. М. Щекотов, глубокий знаток древнерусской живописи А. И. Анисимов и приезжавшие из Петрограда К. К. Романов и П. П. Покрышкин[1112].