Вредительство на культурном фронте коснулось и реставрационных мастерских: их закрыли и разорили. Имена таких варваров покрыты позором, а имена этих упорных «донкихотствующих» (казалось бы!) беззаветных тружеников останутся светлыми, неизгладимыми в истории русского искусства.
В конце августа получили радостное известие: Уфа была освобождена от Колчака[1129]
, и первой же моей мыслью было поехать в Уфу и создать там художественный музей. Организовывая этот музей, я взял за его основу подаренную М. В. Нестеровым городу Уфе еще в 1913 году и временно сохранявшуюся в Москве коллекцию картин как самого М. В. Нестерова, так и хороший подбор живописи друзей художника, передвижников, «Мира искусства» и др.[1130] К этому собранию было присоединено Музейным фондом[1131] несколько картин также русских художников, частью иностранных, а также скульптура и предметы декоративного искусства (бронза, фарфор). Все это собрание было упаковано в ящики, погружено на пароход в Москве и отправлено в Уфу через Нижний. На этом же пароходе поехал и я.Река Москва, Ока — все это было знакомо. В Нижнем Новгороде пришлось перегружаться на другой пароход («Мантурово»), шедший на зимовку в Уфу. На пароходе ехали лишь я и начальник сообщений Восточной Армии со своей семьей. Дорога была скучная[1132]
. Шел дождь, в природе все поблекло, тусклые берега в тумане. Хмурая, угрюмая Кама, дождь и снег.Наконец, река Белая, скоро приедем в Уфу. Пароход идет облепленный снегом[1133]
. В каютах тепло от парового отопления, в столовой сидишь в шубе, а выйдешь на палубу — пурга, холод, неприглядно и как-то жутко. Был уже конец октября. На Волге пошел снег, и у берегов показалось так называемое «сало» (тонкий лед), и не сегодня-завтра ожидалось, что река встанет. Но все-таки удалось благополучно доехать до Уфы, а уже на другой день после разгрузки парохода было прекращено судоходство. Началась зима.Снова родной город с перспективой большой и ответственной работы. Остановился я у своей тетки. Отчий дом стал уже чужим. Нужно было найти немедленно подходящее здание для устройства музея.
Имущество музея местный революционный комитет радостно принял и указал на подходящий дом на Гоголевской улице (дом б[ывший] Лаптева). Я отправился туда, но дом был занят клубом чекистов; заведующий не пустил меня в дом, категорически заявив, что «никакого музея он здесь устроить не позволит». Понадобилась помощь ревкома, и через день все ящики с коллекциями были перевезены в это здание, и тот же несговорчивый чекист помогал выгружать ящики.
Местный отдел образования, помещавшийся в каком-то опустелом училище, имел изостудию с 1918 г.[1134]
; в студии ИЗО занималось человек 60–70. Руководителями[1135] были А. А. Моргунов, Н. А. Протопопов, Л. И. Радугина (скульптор), а из Петрограда известный график В. Н. Левицкий.Необходимо было также организовать отдел охраны памятников старины и искусства при местном отделе образования. Временно я его возглавлял и предложил Левицкому обратиться к местным художникам и архитекторам, [чтобы] привлечь их к организации этого отдела, а также помочь и мне в устройстве музея.
Когда разнесся слух, что из Москвы привезены коллекции для устройства художественного музея, художники сами пришли ко мне и предложили свои услуги. Среди них оказался также приехавший из Петрограда Н. А. Протопопов, художник-пейзажист из Академии, «куинджист», энергичный, полный сил, он являлся моей правой рукой по устройству музея. Из Москвы приехал художник А. А. Моргунов, из «левых», группы «Бубнового валета». Ученик Коровина Моргунов при его культурности и смелости был полезным членом совета музея.
Энергично принялись за работу по устройству музея, чека и горисполком передали реквизированные предметы от бежавшей за Колчаком буржуазии. Составлена была коллегия, и мы осматривали эти вещи, но, к сожалению, предметов, достойных музея, оказалось очень немного.
Уже 3 января 1920 г. в этом особняке с его обильным светом и с полной исправностью отопления был развернут музей, названный первоначально Уфимский художественный музей имени Октябрьской революции.