В «записках куклы» отказ от любви и личного счастья рассматривается как естественное решение семейных проблем. Поначалу кукла, как и всякая девица, легкомысленно мечтает о замужестве: «…Какой-то голос внутри меня повторяет: – „
То, что легко давалось куклам, тяжело переживалось в реальной жизни. Отказ от личного счастья приводил к семейным конфликтам, свидетелями которых становились дети. Отголоски жизненных трагедий слышны в автобиографических текстах; со временем они появились и в изданиях для детей. Клавдия Лукашевич описала игру, в которую они с сестрой играли в детстве. Одна из девочек, в образе «жениха», сваталась к кукле, а та решительно ему отказывала. Отказ мотивировался тем, что у куклы есть старшая сестра, которая еще не вышла замуж. Подобная ситуация разыгрывалась на глазах у девочек: их родственница не смогла выйти замуж за любимого человека, потому что не была выдана ее старшая сестра, как принято в русском семейном быту. Отказ от личного счастья привел к трагедии: несостоявшаяся невеста потеряла рассудок. Семейные драмы девочки избывали в кукольной игре. Так, темой одной из игр стал развод родителей, вызванный увлечением матери феминистическими идеями в кружках нигилистов[583]
.Пышные игры в кукольную свадьбу были рождены эпохой дворянских гнезд и барских домов. В конце XIX века эти игры стали восприниматься как старинная забава, знакомая по бабушкиным рассказам и семейным преданиям. В литературно-мемуарных изданиях начала XX века описания кукольных свадеб окружены романтическим флером и ностальгией по ушедшей дворянской культуре[584]
.Болезнь и смерть куклы
В сюжетах кукольных историй встречаются ситуации, связанные с темой болезни. Постоянство этой темы поддерживалось житейскими обстоятельствами: дети часто болели, а куклы быстро ломались. В «записках куклы» тема болезни, как правило, появляется дважды – сперва дети играют в болезнь куклы, а после заболевает сама девочка. Эпиграф «Она больна… дай Бог ей скоро выздороветь» («Памятные записки куклы», 1841) относится и к игрушке, и к ее хозяйке.
Описание в азбучных текстах переживаний девочки, связанных с «болезнью» куклы, свидетельствовало о распространенности этой житейской ситуации: «Кукла моя упала. Она сломала шею. Я много плакала» (из «Азбуки» А. Дараган). Особенно сильное впечатление производила на детей картина разрушенного тела куклы, обнаружение механизма глаз и голоса, креплений для рук и ног. Софья Ковалевская, не склонная к экзальтации, переживала вид разбитой головы куклы очень эмоционально. «Даже вид разбитой куклы внушал мне страх; когда мне случалось уронить куклу, няня должна была подымать ее и докладывать мне, цела ли у нее голова; в противном случае, она должна была уносить ее, не показывая мне. Я помню и теперь, как однажды Анюта, поймав меня одну без няни и желая подразнить меня, стала насильно совать мне на глаза восковую куклу, у которой из головы болтался вышибленный черный глаз, и довела этим до конвульсий»[585]
. Анна, бывшая на семь лет старше, выросла из своих детских страхов и безжалостно пугала младшую сестру. Мистика кукольных глаз, наводящая ужас на героя, описана в романтической новелле Э.Т.А. Гофмана «Песочный человек». Авторы детских книг, в отличие от романтиков, старались рассеять страхи ребенка, рассказывая об устройстве кукольного тела и способах крепления глазного механизма.