Читаем Записки Марка I полностью

И не могу не видеть, будто их:


любовь и боль – ввели мне внутриглазно виртуозно.


Закрыть глаза бы и не видеть,


но как тогда продолжу путь сквозь лабиринт?


2021


«Лабиринт»

Мой лабиринт из аллей.


Деревья – страхи,


комплексы, наборы убеждений.


Выбраться помогут только крыльев взмахи.


Уже пройден не один поворот,


встречен не один тупик,


но почему-то каждый раз водоворот


за новым поворотом, а не пик.


Вход – две тысячи семнадцать,


выход – явно не скоро.


Уже устал меж аллей шастать,


что-то искать уже так долго.


Я жил хорошо пока не попал


в лабиринт своего разума.


Я жду из него выхода как


Кафка конца своего скитания.


Сначала попытка влиться,


вышло – но коряво как-то,


затем попытка удалиться.


И вот, пока что,


сидя в своей собственной квартире,


по проекту Замятина,


меня видят все кто населяет


страну, и чьё мнение было влиятельно.


Как оказалось – стеклянных стен нет.


Это тупик очередной.


И как всегда уж столько лет,


я так хочу прийти домой.


Не мнимый – настоящий.


Не стеклянный, а с бетонными стенами.


Пробудись ты, путник спящий,


и найдись, отдай же мне свои скрижали.


После удаления начал писать.


Поворот.


Пытался существо внутри показать.


Побороть.


Но как-то сдержал,


или оно не развилось тогда ещё.


Но со временем оно как фрактал:


усложнилось до бесконечности, чтоб её!


Прошло несколько лет –


всё поменялось.


Уже поспать в шкафу прилёг скелет.


Внутри как было, так осталось.


Я себя исписал.


Всё из себя достал.


Всех своими рыданиями достал.


Убивал того – кого мнимо спасал.


Я не хотел такого.


Я хотел признания.


Её, общества и от себя –


я хотел такого.


Но где-то что-то упустил.


Возможно внутреннего демона простил.


Вот и получилось, что убил.


Я считал себя неповторимым,


неидентичным, непохожим на всех,


но оказался незримым,


и часто поднятым на смех.


Я посчитал себя новатором.


Но в чём?


Я просто пошёл напролом,


самоуничижение называя клеймом.


Я такой же как и ты,


с такими же страхами:


боюсь быть не таким как люди,


с которыми в последнее время розни;


боюсь быть непризнанным и отвергнутым,


среди непризнанных и отвергнутых;


боюсь быть особенным,


среди особенных.


Боюсь себя. От этого не спрятаться.


Что в будущем я сделаю


с трудом могу лишь догадаться.


Пока только о прошлом жалею.


Я много ожидал от славы.


Вот что-то сделал,


и пошли писаться новые главы


как по дороге мелом.


Это было ошибкой.


Самонавязывание идеальной истории.


Дорогу мостил плиткой


из глубинного золота души одной Особы.


Но много не вымощено,


много плитки ещё в закромах.


Много того, что было выточено, но лишено


возможности быть утрамбованной в людских шагах.


Не будет дороги в город.


Безумный не найдёт ума,


бессердечный – сердца,


бесстрашие не получит трус –


всё останется как было.


Не измениться мой курс,


всё то золото, что я достал,


останется навечно в подземелье


моего Эльдорадо, что я создал


во время лабиринтохождения.


Я доверял и доверяю большинству.


Хочу избавиться от этого.


Я поклонялся божеству,


которого по сути-то и не было.


Предательство людей,


как это мерзко,


а хуже – наплевательство своей …


на самого себя.


Что нужно было ей?


Спокойствие иль слава?


Я – вечно странствующий менестрель,


только вопрос: один или у графа?


Моя неугомонная душа,


пожалуйста, найди себя,


пусть это будет не спеша,


зато потом надолго, на века.


Хватит скакать,


менять принципы,


бояться что-то сказать


ведь ты не на цепи.


Не метайся из стороны в сторону,


словно муха в банке.


Уподобься свободному ворону,


свободно летящей над морем чайки.


Что тебе нужно?


Слава и деньги?


А что ж тогда боишься и послушно


сидишь в углу, прижавшись к стенке?


Ты хочешь добиться всего,


но ждёшь пока придёт оно само.


Ты хочешь всё сделать сама,


но в конце видишь: назад сдала.


Зачем ты упрямишься?


Чего ты боишься?


Сама не управишься,


куда ты мостишься?


А если не слава и деньги, то что?


Свобода, любовь, понимание?


Опять же, ты ничего не делаешь чтобы


всё это снизошло как дарование.


Своим бездействием лишаешь себя защиты


от чудовища.


Надеешься – будут все раны зашиты


или ждёшь, чудо ища.


А ведь большое чудовище,


у которого много блох,


пройдёт и попадёшь в сборище


этих невесомых крох.


Будешь кусаться –


прихлопнет или съест,


будешь бояться –


не появится на кладбище крест.


С существом нужно содействовать,


без резких движений


его нужно чествовать,


сгибая колени.


Но я в безопасности.


Пока меня не достанет оно.


Я внутри крепости.


Я Генри Торо.


Эта крепость спасает от граблей.


А ведь раньше я её проклинал.


Нет грабель – нет чучела. Нет проблем.


Сложней стало сдерживать то, что я прогонял,


а раньше изо дня в день похоронный марш грачей,


я чувствовал, мой внутренний голос звал.


И вот, он вышел наружу, заявил о себе,


показал всё что пряталось во тьме.


Но не вышел в свет тот сборник стихов,


который без боли должен был избавить от оков,


а по итогу разорвал мне душу до атомов


и заставил страдать одну из Особ.


Мне дан был шанс – я упустил.


Процессы споров в голове я запустил,


себя в загон я запустил,


потом смирился и забыл.


Уехал реабилитироваться,


но было бы


легче закодироваться


от того что внутри.


Процесс реабилитации


прошёл на славу.


Я отъехал от прошлой станции –


больше не попаду в канаву.


«За что любил, из-за чего страдал?»


Я всё это давно уж исписал.


То что лежало внутри – достал и показал.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Полтава
Полтава

Это был бой, от которого зависело будущее нашего государства. Две славные армии сошлись в смертельной схватке, и гордо взвился над залитым кровью полем российский штандарт, знаменуя победу русского оружия. Это была ПОЛТАВА.Роман Станислава Венгловского посвящён событиям русско-шведской войны, увенчанной победой русского оружия мод Полтавой, где была разбита мощная армия прославленного шведского полководца — короля Карла XII. Яркая и выпуклая обрисовка характеров главных (Петра I, Мазепы, Карла XII) и второстепенных героев, малоизвестные исторические сведения и тщательно разработанная повествовательная интрига делают ромам не только содержательным, но и крайне увлекательным чтением.

Александр Сергеевич Пушкин , Г. А. В. Траугот , Георгий Петрович Шторм , Станислав Антонович Венгловский

Проза для детей / Поэзия / Классическая русская поэзия / Проза / Историческая проза / Стихи и поэзия
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия
Черта горизонта
Черта горизонта

Страстная, поистине исповедальная искренность, трепетное внутреннее напряжение и вместе с тем предельно четкая, отточенная стиховая огранка отличают лирику русской советской поэтессы Марии Петровых (1908–1979).Высоким мастерством отмечены ее переводы. Круг переведенных ею авторов чрезвычайно широк. Особые, крепкие узы связывали Марию Петровых с Арменией, с армянскими поэтами. Она — первый лауреат премии имени Егише Чаренца, заслуженный деятель культуры Армянской ССР.В сборник вошли оригинальные стихи поэтессы, ее переводы из армянской поэзии, воспоминания армянских и русских поэтов и критиков о ней. Большая часть этих материалов публикуется впервые.На обложке — портрет М. Петровых кисти М. Сарьяна.

Амо Сагиян , Владимир Григорьевич Адмони , Иоаннес Мкртичевич Иоаннисян , Мария Сергеевна Петровых , Сильва Капутикян , Эмилия Борисовна Александрова

Биографии и Мемуары / Поэзия / Стихи и поэзия / Документальное