Записки о Шерлоке Холмсе

Вам известно, Ватсон, какой метод я применяю в подобных случаях. Я ставлю себя на место злоумышленника и, прежде всего оценив его умственный уровень, пытаюсь вообразить, как бы действовал сам в подобной ситуации. В данном случае задача упрощалась: смекалкой Брантон отличался перворазрядной, а посему мне было незачем прибегать, как сказали бы астрономы, к уравнению наблюдателя. Брантон пришел к выводу, что где-то спрятано нечто ценное. Где оно спрятано – он определил. Но выяснилось, что каменную плиту над сокровищем в одиночку не сдвинуть. Что же делать? Призвать на помощь кого-то со стороны было нельзя: даже если бы нашелся надежный пособник, пришлось бы отпирать наружные двери – с огромным риском разоблачения. Проще всего было заручиться содействием домочадца. К кому мог бы обратиться Брантон? К девушке, когда-то ему преданной. Мужчина редко когда осознает, что женщина бесповоротно его разлюбила, даже если обращался с ней из рук вон гадко. Брантон, оказывая мелкие знаки внимания, постарался помириться с Рейчел Хауэллз, а потом склонил стать его сообщницей. Ночью они спустились в подвал, и вместе им удалось поднять плиту. До сих пор я следовал за ними, словно там присутствовал.

Для двоих – притом, что один из них женщина, – работа тяжелейшая. Мне и местному здоровяку-полисмену пришлось изрядно попотеть. Что могло им облегчить задачу? Вероятно, то же, что могло бы и мне. Встав с бочонка, я пристально осмотрел раскиданные там и сям деревяшки – и почти сразу наткнулся на искомое. Конец одного полена (около трех футов длиной) был явно расщеплен, а несколько других сплющены с боков, словно под сильным давлением. Очевидно, ночные посетители, стараясь приподнять плиту, просовывали поленья в щель, пока та не расширилась настолько, что через нее можно было пролезть; затем плиту подперли вертикальным поленом, которое под давлением расщепилось на нижнем конце, в месте упора. Пока что все мои предположения выглядели убедительно.

Но как теперь восстановить все перипетии полночной драмы? Ясно, что в углубление мог протиснуться только кто-то один, а именно Брантон. Девушке следовало дожидаться его наверху. Брантон отпер сундук и, вне сомнения, передал девушке его содержимое (иначе куда же оно девалось?), а потом… что же произошло потом?

А не вспыхнул ли внезапно ярким пламенем мстительный огонек, тлевший в страстной душе девушки кельтского рода, когда она увидела, что ее обидчик – причинивший, быть может, больше зла, нежели мы подозреваем, – находится всецело в ее власти? Случайно ли подломилась шаткая опора и каменная плита превратилась для Брантона в надгробие? Виновна ли Рейчел только в том, что умолчала о случившемся? Или же она, поддавшись порыву, толкнула полено и обрушила плиту на прежнее место? Как бы то ни было, но мне казалось, я воочию вижу эту девушку: вот она, прижав к груди драгоценный клад, летит вверх по винтовой лестнице, а в ушах ее – приглушенные крики и неистовые удары кулаков о каменную плиту, под которой задыхается ее неверный возлюбленный.

Этим и объяснялись наутро ее мертвенная бледность, нервное расстройство и приступы истерического хохота. Однако что хранилось в сундуке? Как она поступила с находкой? И что это было? Разумеется, древние железки и камушки, которые мой клиент выловил из пруда. Девушка при первой же возможности утопила там единственные улики своего преступления.

Минут двадцать я просидел неподвижно, обдумывая происшедшее. Масгрейв, белее мела, вглядывался в углубление, покачивая фонарь на весу.

«Это монеты времен Карла Первого, – сказал он, протягивая мне металлические кружочки, вынутые из сундука. – Как видите, в датировке „Обряда“ мы не ошиблись».

«Так, возможно, Карл Первый оставил для нас и еще кое-что! – воскликнул я, озаренный внезапной догадкой о значении первых двух вопросов документа. – Дайте-ка мне взглянуть на ваш недавний улов».

Мы поднялись с Масгрейвом в его кабинет, и он выложил передо мной содержимое мешка, извлеченного из воды. При виде этого вороха мне стало понятно, почему он посчитал находку совсем никчемной: металл потемнел почти дочерна, а камушки подернулись тусклым налетом. Я потер один из них о рукав, и он заискрился у меня на ладони. Металлические обломки имели форму двойного обруча, но были согнуты и скручены так, что потеряли первоначальную форму.

«Вам, несомненно, известно, – обратился я к Масгрейву, – что роялисты не прекратили сопротивления даже после гибели короля. Когда же им в итоге пришлось спасаться бегством, то более чем вероятно, что многие свои драгоценности они спрятали – в надежде вернуться за ними в более мирные времена».

«Мой пращур, сэр Ральф Масгрейв, был видным „кавалером“ и правой рукой Карла Второго во время его скитаний», – ответил мой друг.

«А, вот оно как! Что ж, тогда перед нами последнее недостающее звено. Должен вас поздравить. Вы обрели, хотя и при трагических обстоятельствах, реликвию, которая чрезвычайно ценна сама по себе, но еще и является величайшей исторической редкостью».

«Что же это такое?» – еле выговорил ошеломленный Масгрейв.