Записки о Шерлоке Холмсе

– Блестяще! – воскликнул мистер Эктон.

– Но это лежало на поверхности. А теперь перейдем к одному важному факту. Вы, быть может, не знаете, что эксперты научились с большой точностью определять по почерку возраст писавшего. В обычных случаях они уверенно устанавливают, который ему пошел десяток. Я говорю «в обычных случаях», потому что, если юноша слаб и хвор, его почерк можно принять за стариковский. В данном случае, глядя на уверенную, твердую руку одного и слабый, хотя по-прежнему разборчивый почерк другого, с бледным, неуверенным «т», мы заключаем, что первый – молодой человек, а второй немолод, хотя еще не дряхлый старец.

– Блестяще! – повторил мистер Эктон.

– Есть и другая особенность, не столь очевидная, но еще интересней. Между этими почерками имеется сходство. Они принадлежат кровным родственникам. Вы это заметите по «е», похожему на греческое «ε», я – по множеству других мелких признаков. Не сомневаюсь, что в обоих случаях можно проследить фамильную манеру письма. Я, разумеется, знакомлю вас только с главными выводами. У меня есть и другие наблюдения, числом двадцать три, но они заинтересуют только специалистов. Во мне все более крепло подозрение, что письмо писали Каннингемы – отец и сын.

Следующий шаг, конечно, – изучить подробности преступления и посмотреть, не окажутся ли они нам чем-нибудь полезны. Я побывал с инспектором у дома и осмотрел все, что можно. Судя по виду раны, можно с полной уверенностью утверждать, что стреляли из револьвера, с расстояния чуть больше четырех ярдов. Следов пороха на одежде не осталось. Следовательно, Алек Каннингем лгал, говоря, будто выстрел раздался во время схватки. Опять же, и отец, и сын указывали на одно и то же место, где злоумышленник якобы выбрался на дорогу. Но там пролегает довольно широкая канава с мокрым дном. Поскольку отпечатков ног на дне не обнаружилось, я уверился не только в том, что Каннингемы опять сказали неправду, но и в том, что никакой незнакомец здесь вообще не появлялся.

А теперь нужно было подумать о мотиве этого необычного преступления. Чтобы до него добраться, я прежде всего попытался разгадать загадку первого взлома, у мистера Эктона. Со слов полковника я узнал, что между вами, мистер Эктон, и Каннингемами идет судебный спор. Разумеется, мне сразу пришла мысль, что в вашу библиотеку вторглись именно Каннингемы, чтобы завладеть каким-то важным документом, имеющим отношение к тяжбе.

– Все верно, – подтвердил мистер Эктон. – Насчет их намерений нельзя сомневаться. Я совершенно основательно заявляю права на половину их нынешнего имения, но если бы они сумели завладеть одним-единственным документом – который, по счастью, хранится в сейфе моих адвокатов, – я, несомненно, проиграл бы процесс.

– Ну вот! – улыбнулся Холмс. – Это была дерзкая авантюра, в которой я усматриваю руку юного Алека. Ничего не найдя, они решили обратить подозрения полиции на обычных грабителей и для этого утащили первое, что попалось под руку. Это вполне понятно, однако во многом еще предстояло разобраться. Прежде всего мне была нужна пропавшая часть записки. Я был уверен, что Алек вырвал ее из руки мертвеца, и почти уверен, что он сунул ее в карман халата. Куда же еще? Главный вопрос – осталась ли она на месте. Это стоило выяснить, и мы отправились в дом Каннингемов.

Как вы, конечно, помните, Каннингемы подошли, когда мы стояли у задней двери. Самым важным было, конечно, не напомнить им о записке, иначе бы они, естественно, тут же ее уничтожили. Инспектор собирался им рассказать, какие надежды мы на нее возлагаем, но тут я весьма кстати свалился в припадке и разговор свернул на другую тему.

– Боже правый! – Полковник рассмеялся. – Выходит, это было притворство и мы зря вам сочувствовали?

– Как медик скажу: симуляция была безупречной, – признал я, восхищенно глядя на Холмса, чья очередная хитроумная уловка как всегда сбила меня с толку.

– Это искусство нередко оказывается полезным. А придя в себя, я – по-моему, не без остроумия – заставил старика Каннингема написать слово «двенадцать», чтобы можно было сравнить его с тем же словом на бумажке.

– Каким же я был ослом! – воскликнул я.

– Я видел, что вы сочувствуете моей слабости, – рассмеялся Холмс. – Вы огорчились, и я почувствовал себя виноватым. Потом мы пошли наверх, и за дверью спальни я увидел на вешалке халат. Опрокинув столик, я сумел ненадолго отвлечь внимание Каннингемов и вернулся, чтобы обыскать карманы. Едва я успел завладеть листком (оказавшимся, как я и ожидал, в одном из карманов халата), как на меня напали оба Каннингема и, ей-богу, убили бы, если бы вы любезно не поспешили мне на помощь. Младший так стиснул мне горло, что я до сих пор чувствую его хватку, а отец стал выворачивать запястье, чтобы отнять записку. Им стало понятно, что я все знаю об их преступлении, и, внезапно утратив уверенность в своей безнаказанности, они были готовы на что угодно.