Записки о Шерлоке Холмсе

«Я вам скажу. Я нанимаю дом, обставляю, оплачиваю горничных, организую все хозяйственные дела. Вам нужно только просиживать кресло во врачебном кабинете. Я снабжаю вас карманными деньгами и всем прочим. Далее вы отдаете мне три четверти своего заработка и четверть оставляете себе».

Да, мистер Холмс, необычное предложение сделал мне этот Блессингтон. Не стану утомлять вас подробностями того, как шли и чем завершились наши переговоры. Кончилось тем, что я к следующему Благовещению переехал в свой нынешний дом и начал практику примерно на тех условиях, какие были предложены Блессингтоном. Сам он поселился у меня на правах домашнего пациента. У него как будто было слабое сердце, и он нуждался в постоянном медицинском присмотре. Из двух лучших комнат на втором этаже он устроил себе гостиную и спальню. Привычки у него были необычные, общества он чурался, на улицу выходил очень редко. Не то чтобы Блессингтон вел размеренную жизнь, но в одном неизменно проявлял пунктуальность. Каждый вечер, в один и тот же час, он являлся в мой медицинский кабинет, проверял журнал, отсчитывал мне по пять шиллингов три пенса за каждую заработанную гинею, а остальное уносил к себе и прятал в сейф.

Могу утверждать с уверенностью, что не дал Блессингтону ни единого повода раскаяться в нашей сделке. Она показала себя удачной с самого начала. Благодаря нескольким успешным излечениям, а также репутации, заработанной в больнице, я очень быстро был причислен к лучшим специалистам и за последние год или два сделал Блессингтона богатым человеком.

Это, мистер Холмс, что касается моего прошлого и связей с мистером Блессингтоном. Осталось только рассказать, что случилось недавно и почему я к вам сегодня явился.

Два-три месяца назад мистер Блессингтон, казавшийся очень взволнованным, спустился ко мне. Он рассказывал о каком-то взломе, совершенном в Вест-Энде; помнится, этот случай его слишком уж задел и он объявил, что нам нужно незамедлительно снабдить окна и двери более мощными засовами. Целую неделю он не находил себе места, постоянно выглядывал в окна и отказался от привычки совершать перед обедом краткую прогулку. Мне почудилось, что он кого-то или чего-то смертельно боится, и я попробовал его расспросить, но встретил такой отпор, что вынужден был замолчать. Со временем Блессингтон как будто пришел в себя и вернулся к своим прежним обычаям, но после нового происшествия совершенно пал духом и сейчас пребывает в самом жалком состоянии.

А случилось вот что. Позавчера я получил письмо, которое сейчас вам прочитаю. Ни адреса, ни даты на нем не было.

«Русский дворянин, проживающий в настоящее время в Англии, – говорилось в письме, – желал бы воспользоваться профессиональными услугами доктора Перси Тревельяна. Уже несколько лет он страдает от каталепсических припадков – болезни, по которой, как всем известно, доктор Тревельян является крупнейшим специалистом. Если доктору Тревельяну будет удобно его принять, он явился бы завтра вечером, в четверть седьмого».

Письмо очень меня заинтересовало: каталепсию трудно изучать как раз потому, что это очень редкая болезнь. Как вы понимаете, в назначенный час, когда мальчик-слуга впустил в мой кабинет пациента, я был на месте.

Пациент оказался немолодым худощавым человеком самой заурядной наружности – русского дворянина представляешь себе совсем не так. Гораздо большее впечатление произвел на меня человек, который его сопровождал. Он был высок, молод, удивительно красив, с хищными чертами смуглого лица, с конечностями и торсом Геркулеса. Спутник поддерживал пациента под руку, а потом нежно и бережно усадил в кресло. Люди с такой внешностью редко ведут себя подобным образом.

– Простите, доктор, что я позволил себе войти. – По-английски он говорил слегка пришепетывая. – Это мой отец, а для меня нет ничего важнее, чем его здоровье.

Меня тронула эта сыновняя заботливость.

– Вам, наверное, хотелось бы присутствовать при консультации?

– Ни за что на свете, – с испуганным жестом отозвался посетитель. – Для меня это такая мука, что просто не выразить. Если бы мне довелось видеть отца во время одного из его жутких припадков, я бы этого не пережил. У меня самого на редкость чувствительная нервная система. С вашего разрешения, я, пока вы будете заниматься отцом, подожду в приемной.

Я, разумеется, не стал возражать, и молодой человек удалился. Мы с пациентом стали беседовать о его болезни, причем я вел подробные записи. Умом пациент не блистал и ответы давал часто невнятные, что я объяснял плохим знанием языка. Но вдруг, пока я писал, он прекратил отвечать на вопросы. Повернувшись к нему, я испугался: он сидел в кресле прямой как палка, глаза на неподвижном лице смотрели на меня ничего не выражавшим взглядом. С ним случился очередной приступ его загадочной болезни.