Вскоре к нам присоединился плотный коротышка, смуглое лицо и угольно-черные волосы которого свидетельствовали о южном происхождении, но по речи я принял бы его за образованного англичанина. Он радостно обменялся рукопожатием с Шерлоком Холмсом. В глазах мистера Меласа сверкнуло удовольствие, когда он узнал, что известный сыщик жаждет услышать его историю.
– Похоже, полиция мне не верит… Ясное дело, не верит, – пожаловался он. – Они о подобном никогда не слышали – значит такого быть не может. Но я не смогу спать спокойно, пока не узнаю о судьбе того бедняги с пластырем на лице.
– Я весь внимание, – сказал Шерлок Холмс.
– Нынче вечер среды, – продолжал мистер Мелас. – Стало быть, это случилось вечером в понедельник – прошло всего двое суток. Сосед вам, наверно, уже говорил, что я служу толмачом. Перевожу со всех – или почти всех – языков, но поскольку я грек и ношу греческое имя, во мне видят прежде всего переводчика с греческого. Долгие годы я был главным в Лондоне переводчиком с этого языка, мое имя хорошо известно в гостиницах города.
Случается, причем нередко, что за мной посылают в неурочные часы: попал в затруднительное положение иностранец или нуждается в моей помощи припозднившийся путешественник. Потому я не удивился, когда в понедельник ближе к ночи ко мне на квартиру явился щегольски одетый молодой человек, представившийся мистером Латимером, и попросил, чтобы я сел с ним в кэб, который ожидал у двери. Он объяснил, что к нему приехал по делу приятель-грек и, поскольку тот не владеет языками, кроме собственного, без помощи переводчика никак не обойтись. Посетитель дал понять, что живет поблизости, в Кенсингтоне; притом он, похоже, очень спешил: стоило нам выйти за порог, как он тут же затолкал меня в кэб.
Я сказал «кэб», но внутри мне показалось, что это скорее карета. Я обратил внимание на явно бо́льшую вместимость, чем у лондонского позорища на четырех колесах, и богатое, хотя и потертое, убранство. Мистер Латимер уселся напротив, и мы, миновав Чаринг-Кросс, покатили по Шафтсбери-авеню. Мы вывернули на Оксфорд-стрит, и тут я позволил себе заметить, что это не самый короткий путь в Кенсингтон, однако не договорил до конца, поскольку меня поразило поведение моего спутника.
Он вытащил из кармана самого устрашающего вида дубинку, налитую свинцом, и несколько раз качнул ее туда-сюда, словно желая убедиться, что она достаточно увесиста. Потом он молча опустил дубинку рядом с собой на сиденье. Вслед за тем мистер Латимер поднял с обеих сторон окна, и я с удивлением увидел, что они затянуты непрозрачной бумагой.
«Простите, мистер Мелас, что лишаю вас возможности наблюдать за пейзажем, – проговорил он. – Дело в том, что вы не должны видеть, куда мы направляемся. Если вы запомните дорогу, для меня это может обернуться неприятностями».
Как вы понимаете, его заявление меня ошеломило. Нечего было и думать о том, чтобы вступить в противоборство с моим спутником – человеком молодым, крепким и широкоплечим, а к тому же и вооруженным дубинкой.
«Это просто неслыханно, мистер Латимер! – выдавил я из себя. – Вы, конечно, понимаете, что ваше поведение идет вразрез с законом!»
«Не буду отрицать, что поступаю против правил, но мы возместим все неудобства. Однако должен вас предупредить, мистер Мелас: если вы нынче вечером вздумаете поднять тревогу или иным способом мне помешать, вам придется плохо. Прошу не забывать, что о вашем местопребывании никто не знает: и в карете, и у меня дома вы находитесь в моей полной власти».
Выражения мистер Латимер употреблял сдержанные, но резкий, угрожающий тон означал, что он не шутит. Я молча гадал, чего ради было устроено столь диковинное похищение. Так или иначе, сопротивляться было бесполезно, оставалось только ждать, что произойдет дальше.
Мы ехали почти два часа, и у меня не было ни малейшей возможности определить куда. Когда колеса грохотали, я догадывался, что под ними мощеная дорога; когда катили плавно и тихо – асфальт, но где мы проезжаем, я судить не мог, так как других подсказок у меня не было. Бумага на окнах не пропускала свет, переднее стекло было задернуто синей занавеской. С Пэлл-Мэлл мы выехали в четверть восьмого, а остановились, как показали мои часы, без десяти девять. Мой спутник опустил окно, и я увидел низкую арочную дверь с висевшим над ней фонарем. Меня поспешно вывели наружу, дверь распахнулась, и я, не успев толком рассмотреть лужайку и деревья, оказался в доме. Не скажу даже, был ли это частный дом, окруженный парком, или настоящее сельское владение.
В холле горела цветная газовая лампа, но очень слабо, и я разглядел только, что помещение довольно обширное и стены увешаны картинами. При тусклом свете виднелся плюгавый, сутулый недомерок не первой молодости, открывший мне дверь. Когда он к нам обернулся, блеснули его очки.
«Ну что, Гарольд, это мистер Мелас?» – спросил он.
«Да».
«Отлично, отлично! Надеюсь, мистер Мелас, вы не очень сердитесь. Мы просто не могли без вас обойтись. Будете нас слушать – останетесь довольны, но боже вас упаси хитрить!»