Читаем Записки о Шерлоке Холмсе полностью

Вскоре к нам присоединился плотный коротышка, смуглое лицо и угольно-черные волосы которого свидетельствовали о южном происхождении, но по речи я принял бы его за образованного англичанина. Он радостно обменялся рукопожатием с Шерлоком Холмсом. В глазах мистера Меласа сверкнуло удовольствие, когда он узнал, что известный сыщик жаждет услышать его историю.

– Похоже, полиция мне не верит… Ясное дело, не верит, – пожаловался он. – Они о подобном никогда не слышали – значит такого быть не может. Но я не смогу спать спокойно, пока не узнаю о судьбе того бедняги с пластырем на лице.

– Я весь внимание, – сказал Шерлок Холмс.

– Нынче вечер среды, – продолжал мистер Мелас. – Стало быть, это случилось вечером в понедельник – прошло всего двое суток. Сосед вам, наверно, уже говорил, что я служу толмачом. Перевожу со всех – или почти всех – языков, но поскольку я грек и ношу греческое имя, во мне видят прежде всего переводчика с греческого. Долгие годы я был главным в Лондоне переводчиком с этого языка, мое имя хорошо известно в гостиницах города.

Случается, причем нередко, что за мной посылают в неурочные часы: попал в затруднительное положение иностранец или нуждается в моей помощи припозднившийся путешественник. Потому я не удивился, когда в понедельник ближе к ночи ко мне на квартиру явился щегольски одетый молодой человек, представившийся мистером Латимером, и попросил, чтобы я сел с ним в кэб, который ожидал у двери. Он объяснил, что к нему приехал по делу приятель-грек и, поскольку тот не владеет языками, кроме собственного, без помощи переводчика никак не обойтись. Посетитель дал понять, что живет поблизости, в Кенсингтоне; притом он, похоже, очень спешил: стоило нам выйти за порог, как он тут же затолкал меня в кэб.

Я сказал «кэб», но внутри мне показалось, что это скорее карета. Я обратил внимание на явно бо́льшую вместимость, чем у лондонского позорища на четырех колесах, и богатое, хотя и потертое, убранство. Мистер Латимер уселся напротив, и мы, миновав Чаринг-Кросс, покатили по Шафтсбери-авеню. Мы вывернули на Оксфорд-стрит, и тут я позволил себе заметить, что это не самый короткий путь в Кенсингтон, однако не договорил до конца, поскольку меня поразило поведение моего спутника.

Он вытащил из кармана самого устрашающего вида дубинку, налитую свинцом, и несколько раз качнул ее туда-сюда, словно желая убедиться, что она достаточно увесиста. Потом он молча опустил дубинку рядом с собой на сиденье. Вслед за тем мистер Латимер поднял с обеих сторон окна, и я с удивлением увидел, что они затянуты непрозрачной бумагой.

«Простите, мистер Мелас, что лишаю вас возможности наблюдать за пейзажем, – проговорил он. – Дело в том, что вы не должны видеть, куда мы направляемся. Если вы запомните дорогу, для меня это может обернуться неприятностями».

Как вы понимаете, его заявление меня ошеломило. Нечего было и думать о том, чтобы вступить в противоборство с моим спутником – человеком молодым, крепким и широкоплечим, а к тому же и вооруженным дубинкой.

«Это просто неслыханно, мистер Латимер! – выдавил я из себя. – Вы, конечно, понимаете, что ваше поведение идет вразрез с законом!»

«Не буду отрицать, что поступаю против правил, но мы возместим все неудобства. Однако должен вас предупредить, мистер Мелас: если вы нынче вечером вздумаете поднять тревогу или иным способом мне помешать, вам придется плохо. Прошу не забывать, что о вашем местопребывании никто не знает: и в карете, и у меня дома вы находитесь в моей полной власти».

Выражения мистер Латимер употреблял сдержанные, но резкий, угрожающий тон означал, что он не шутит. Я молча гадал, чего ради было устроено столь диковинное похищение. Так или иначе, сопротивляться было бесполезно, оставалось только ждать, что произойдет дальше.

Мы ехали почти два часа, и у меня не было ни малейшей возможности определить куда. Когда колеса грохотали, я догадывался, что под ними мощеная дорога; когда катили плавно и тихо – асфальт, но где мы проезжаем, я судить не мог, так как других подсказок у меня не было. Бумага на окнах не пропускала свет, переднее стекло было задернуто синей занавеской. С Пэлл-Мэлл мы выехали в четверть восьмого, а остановились, как показали мои часы, без десяти девять. Мой спутник опустил окно, и я увидел низкую арочную дверь с висевшим над ней фонарем. Меня поспешно вывели наружу, дверь распахнулась, и я, не успев толком рассмотреть лужайку и деревья, оказался в доме. Не скажу даже, был ли это частный дом, окруженный парком, или настоящее сельское владение.

В холле горела цветная газовая лампа, но очень слабо, и я разглядел только, что помещение довольно обширное и стены увешаны картинами. При тусклом свете виднелся плюгавый, сутулый недомерок не первой молодости, открывший мне дверь. Когда он к нам обернулся, блеснули его очки.

«Ну что, Гарольд, это мистер Мелас?» – спросил он.

«Да».

«Отлично, отлично! Надеюсь, мистер Мелас, вы не очень сердитесь. Мы просто не могли без вас обойтись. Будете нас слушать – останетесь довольны, но боже вас упаси хитрить!»

Перейти на страницу:

Все книги серии Азбука-классика

Город и псы
Город и псы

Марио Варгас Льоса (род. в 1936 г.) – известнейший перуанский писатель, один из наиболее ярких представителей латиноамериканской прозы. В литературе Латинской Америки его имя стоит рядом с такими классиками XX века, как Маркес, Кортасар и Борхес.Действие романа «Город и псы» разворачивается в стенах военного училища, куда родители отдают своих подростков-детей для «исправления», чтобы из них «сделали мужчин». На самом же деле здесь царят жестокость, унижение и подлость; здесь беспощадно калечат юные души кадетов. В итоге грань между чудовищными и нормальными становится все тоньше и тоньше.Любовь и предательство, доброта и жестокость, боль, одиночество, отчаяние и надежда – на таких контрастах построил автор свое произведение, которое читается от начала до конца на одном дыхании.Роман в 1962 году получил испанскую премию «Библиотека Бреве».

Марио Варгас Льоса

Современная русская и зарубежная проза
По тропинкам севера
По тропинкам севера

Великий японский поэт Мацуо Басё справедливо считается создателем популярного ныне на весь мир поэтического жанра хокку. Его усилиями трехстишия из чисто игровой, полушуточной поэзии постепенно превратились в высокое поэтическое искусство, проникнутое духом дзэн-буддийской философии. Помимо многочисленных хокку и "сцепленных строф" в литературное наследие Басё входят путевые дневники, самый знаменитый из которых "По тропинкам Севера", наряду с лучшими стихотворениями, представлен в настоящем издании. Творчество Басё так многогранно, что его трудно свести к одному знаменателю. Он сам называл себя "печальником", но был и великим миролюбцем. Читая стихи Басё, следует помнить одно: все они коротки, но в каждом из них поэт искал путь от сердца к сердцу.Перевод с японского В. Марковой, Н. Фельдман.

Басё Мацуо , Мацуо Басё

Древневосточная литература / Древние книги

Похожие книги