Записки охотника

При публикации в «Современнике» цензура изъяла весь рассказ Кости о «Тришке»-антихристе; вместо него в журнале — отточие. Последующее упоминание о «Тришке» заменено словом «Леший». Во всех случаях цензор устранял упоминание бога. Например, вместо реплики: «Ей-богу, сама» — печаталось: «Сама». Была выпущена и заменена строкой точек реплика о леших: «И зачем эта погань в свете развелась? — заметил Павел. — Не понимаю». Вследствие этого становилась непонятной следующая реплика: «Не бранись, смотри, услышит…» Тема разбоя была запретной по цензурным правилам того времени. Поэтому вместо слов: «В этом бучиле в запрошлом лете Акима-лесника утопили воры» в журнале печаталось: «…Аким-лесник утоп». Не была допущена в «Современнике» заключительная фраза — о гибели Павла.

Рассказ «Бежин луг» не случайно создавался вслед за появившимися до него «Певцами». Оба эти произведения означали новый поворот и расширение темы: русский крестьянский мир и в детских его представителях показан в его одаренности и духовной красоте, и в то же время обнажен трагизм положения.

Непривычность такого изображения получила отражение в первых же отзывах петербургской прессы. В рецензии «Отечественных записок», напечатанной анонимно, «Бежин луг» хотя и был отнесен к лучшим рассказам Тургенева и придано большое значение содержащейся в нем «истинно описательной поэзии», в то же время отмечалось, что портреты выведенных в рассказе мальчиков «несколько польщены» (Отеч. зап. 1851. № 4. Отд. VI. С. 104-105).

О впечатлении, произведенном рассказом в московских литературных кругах, 21 февраля 1851 г. писал Тургеневу Е. М, Феоктистов: «Вчера получен тут 2 № „Современника“. Когда это вы успели кончить и напечатать Вашу повесть — удивительное дело!» Феоктистов сообщал, что прочел повесть писательнице Е. В. Салиас де Турнемир, «и она и я в совершенном от нее восторге. Решительно это одна из лучших вещей, Вами написанных» (ИРЛИ. Арх. Л. Н. Майкова. Ф. 166. Ед. хр. 1539. Л. 1а). В новом письме, от 24 февраля, Феоктистов сообщал, что «Бежин луг» усиленно обсуждается «в известных кружках» и «произвел в Москве огромный эффект на публику», отмечал в рассказе «бездну удивительных подробностей», которых «нет даже у Гоголя». Передавая мнения свое и В. П. Боткина, он в то же время отмечал, что «фигуры мальчиков очерчены очень бегло» и, кроме Павла и Кости, «совершенно незаметны». «Общее впечатление» и «общую нить» Феоктистов нашел недостаточными и выражал пожелание, «чтобы над всею этою картиною лежал какой-нибудь фантастический характер» (Там же. Л. 3-4 об.). 12 марта Тургенев отвечал Феоктистову: «…я вовсе не желал придать этому рассказу фантастический характер — это не немецкие мальчики сошлись — а русские. Самое верное замечание сделал мне Дудышкин — сказав, что мальчики у меня говорят как взрослые люди (Письма II. Т. 2. С. 95). Соглашаясь с мнением Феоктистова о недостаточности в рассказе впечатляющей силы, Боткин приписывал это тому, что «во всем рассказе не видно экономии: один рассказ тотчас же прерывается другим и нет отдыху читателю, нет промежутков, которые давали бы опомниться и почувствовать вполне свое впечатление…»

Сходные замечания композиционно-технического характера сделал по поводу «Бежина луга» Ап. Григорьев. В журнале «Москвитянин» (1851, № 6. С. 278-283) он заявлял, что его ожидания удовлетворены рассказом «менее чем наполовину», и упрекал автора в излишней детализации, щедрости красок и мелких оттенков, которые, будучи сами по себе прекрасными, затемняют целое картины и лишают ее панорамы, так что утонченная живопись «Бежина луга», по мнению критика, «утомляет», создает общее «впечатление чего-то неопределенно пестрого». Рецензент выразил недовольство тем, что народные поверья, вложенные Тургеневым в уста мальчиков, постоянно прерываются автором. Не понравилось Григорьеву «ложное идеализирование характеров — в особенности характера Павлуши», который претил ему своим «скептицизмом». «Прелесть» рассказа Тургенева Григорьев видел в изображении поэтической личности автора, но отказывал ему в верности воспроизведения действительности, считая «фальшью» «байронического мальчика», т. е. Павлушу.