Записки отчаяния

Будучи совсем еще юным, и учась в школе, я как и большинство других детей столкнулся с тщательным медицинским обследованием. Это был то ли шестой, то ли седьмой класс, когда у всех детей псевдо врачи проверяли наличие, укомплектованность и нормальное состояние гениталий. Отчетливо помню, как мальчиков приглашали в класс по четыре человека. В классе присутствовали классный руководитель, комиссия врачей из трех человек, медсестра школы и директор. Мне показалось очень странным то, что в класс не зашла вся школа. Почему бы и нет? Ладно врачи, но зачем преподаватель и директор? Конечно же, все эти люди были женщины. Довольно взрослые женщины, как оп мне. Кто-то в комиссии проверял язык, живот, но самой последней инстанцией, была проверка мужского достоинства. Врачи грубо называли это хозяйством, что мне еще тогда не понравилось. Какое хозяйство? Я же не оставляю его у себя дома. И пока я отсутствую, он вряд ли уберет квартиру, мерно лежа на диване или заброшенный в угол, как ненужная мягкая игрушка. Эти мысли посещали меня в тот момент. И я хорошо их запомнил. Мы, как самые веселые ребята, вошли в первой четверке. Всем было неловко и стыдно, как бывает иногда мужчине, когда его заставляют делать то, что ему не по душе. Подходили мы по очереди. Я выскочил первый, чтобы быстрее прошла вся эта неловкая ситуация. Мне проверил первый врач язык, – сделал запись; второй проверил живот, – сделал запись; а третий врач-женщина лет под шестьдесят, с огромными выпуклыми линзами вместо глаз, которыми он прожигала твое детское личико, сказала строго: «Доставай хозяйство». Я был фраппирован. Ее волосы едко-желтого цвета, собранные кое-как в гульку, с ее большим напомаженным ртом, напоминали мне персонажа Джокера из Вселенной Бэтмена. Я посмотрел на нее еще раз и увидел бездонную пропасть в этих линзах, способную убедить любого достать свое хозяйство. Думаю, своему мужу она говорила именно так, когда хотела интимной близости. От чего муж ее никак не смог бы отвертеться. Это были мировые линзы уже давно вросшие в глазницы, и наделенные даром сильного гипноза. Я медленно стал расстегивать ширинку. Затем спереди чуть спустил трусы, чтобы было видно все. Эта женщина слегка дернулась и протянула свою правую руку с неприятным скрипом в суставе. Она разжала ладошку, в которой скрывалась ссохшаяся культяпка, через которую прошло немало таких достоинств. Создалось впечатление, что она этим моментом прикосновения питает свою молодость… Стало страшно. Все это делалось без перчаток, но с линейкой на столе. Я не знал, зачем она ей, эта линейка. Ведь она не меряла ни длину фаллоса эректуса, ни высоту подвешенных яичек, ни даже расстояние от ушей до носа. Сказали «хорошо» и отпустили меня. Я выдохнул, быстро оделся и стал у дверей. После меня пошел Пашка. Он оказался знакомым этой странной женщины. Она была подружкой его мамы. Проверяя достоинство Пашки, держа его на своей шершавой ладошке, она спросила его, улыбаясь: «Как там мама, Паша?» Нас это повергло в шок. Мы с другими ребятами стали смеяться. Засмеялись и директор и преподаватель. От этой атмосферы Пашка стал испытывать неловкость и стресс возбудил его. Его достоинство стало подвергаться силе эрекции. Тут я и увидел, зачем нужна была эта старая советская стальная линейка… Как фраза из фильма «Операция Ы и другие приключения Шурика»: «Птичку жалко…», было жалко Пашку. Короткий глухой щелчок, силой удара линейки отогнал кровь от полового члена. Поэтому Пашка не сразу почувствовал боль. Врач ударила без единой эмоции. Ни один мускул, как говорится, не дрогнул на ее жестокосердном лице. Все в классе замолчали. Даже директор потупилась и сама еще больше в своих глазах зауважала этого врача. Шок сковал меня. Мы вывели Пашку под руки из класса. И долго приводили его в чувство.