Записки отставного медицин-майоре

А мы играем, никто и головы не повернул в его сторону. Не принято у нас

расспрашивать. Потом сам расскажет.

Вот и вирши подходящие вспомнились - когда-то по пьяни вылезли и забылись, а

вдруг вспомнились:

Играют офицеры в преферанс,

Во сне чуть слышно движется планета.

Как тихо ночью умирает лето,

Кружа листками свой последний вальс.

Там что-то еще было про вселенский бардак в мире, про Господа, которого зачем-то

нужно снова распять, чтоб человек смог вернуться в человеческое состояние, и еще что-то.

А концовка запомнилась

На выжженной сковороде Востока,

Где все так грязно, пышно и жестоко,

Играют офицеры в преферанс...

И пришел ко мне почти чистый мизер, всего лишь одна ловленая, но авось и на мою

долю выпадет осколочек счастья - удачный расклад! И я объявляю...

Бах! Бах! Бах! - три пули просвистели над головой.

Мы бросились на пол, поползли к стоящим в углу автоматам.

Раньше "духи" на аэродром не лезли - неужто охрана проспала?

Бах! Бах!

Черт, кто же это садит? Правда, все над головой, значит, мы не видны.

Еще пять.

Одиночные, из винтовки. И нигде в стороне стрельбы не слышно.

Выскакиваем наружу - россыпью, готовые немедля палить в ответ.

Никого.

К медроте уже бегут люди.

- А где Карацуп? - вспомнил кто-то. - Живой?

В два прыжка - там.

Ударом сапога - дверь.

На столе бутылка спирта, вода, огрызок хлеба, луковица, стакан. И Стас Карацуп, упершись локтями в стол, с трофейной винтовкой "бур" в руках. На противоположной стене, смежной с нами, самодельная бумажная мишень - углем намазанная рожа в чалме. И Стас

садит в нее пулю за пулей.

Серега Каштан, этакий двухметровый шкаф, мастер спорта по десятиборью, с маху

бьет Стаса кулаком в лоб. Кулак у него пудовый, Стас беззвучно валится со стула, винтовка с

лязгом летит на пол. Я хватаю ее, разряжаю, уношу в нашу комнату.

Стас очухался, с трудом вскарабкался на стул, потянулся к стакану. Рожа красная, в

глазах муть.

- Петьку Ковтуна убили, - с трудом разлепил губы, - Сашку Литвина, Муху... Петьке

повезло - точно в лоб. А Литвину - в печень. Гора паскудная, вертушке сесть негде. Мы его

вниз тащили на двух винтовках. Господи, как он кричал! Я ему три промедола всадил - все

без толку. Как он кричал! А когда донесли до вертушки, замолк. И она ему уже на хрен не

нужна была.

- А Муху?

- Муху возле вертушки. Шальная пуля - "духов" вроде уже не было, но точно в

сердце, ойкнуть не успел.

- Снайпер, - уверенно поставил диагноз комбат-1. - Ладно, Серега, оставь его в покое, пусть пьет, только пистолет забери, еще убьет кого-нибудь по пьяни.

Играть расхотелось, разбрелись по своим саманным апартаментам. Меня зачем-то

позвали летуны.

Через полчаса прибегает солдат:

- Товарищ старший лейтенант! Карацуп помирает!

Бегом к нему. Его выворачивает натзнанку, лицо зеленовато-серо-бледное. Ну, как

обычно, промыл ему желудок, глюкоза, гемодез, сода - в вену. Откачали. Дышит тяжело, но

глаза ясные.

- Дур-рак! Из-под пуль вылез, чтоб от спирта сдохнуть? Героическая смерть -

захлебнулся рвотными массами! А жене что писать? Погиб смертью пьяных?

- Ты не слышал, как он кричал!.. До самой смерти этот крик слышать буду!

- Если так пить, завтра уже не услышишь! Ты хоть соображаешь, что чуть концы не

отдал?

- Помер так, помер этак, какая разница... А жене пиши, что хочешь... Чеки я ей уже

отослал, остальное, по-моему, ей неинтересно.

Как я злился на него! Я еще не знал, как мы будем пить в 1990-м, когда будет

рассказана и написана хоть и не вся, но правда об Афгане. Когда Красный Крест выдаст

статистику: скольких афганцев мы убили, скольких ранили.. Господи, как же они должны

нас ненавидеть! А потом во всем обвинили трех покойных старцев из Политбюро. И все, и

никто не виноват, не с кого спрашивать.

Только каждый год 15 февраля будут, пока не перемрут, шататься по улицам пьяные

"афганцы", с тоскливой злобой в глазах: еще бы не злиться, ведь отняли красивую сказку о

"защите южных рубежей", а в ту сказку вложены молодость, здоровье и черт-те сколько

жизней. И никому уже они не поверят. Буду с ними шататься и я, и пить буду, и ни одна

собака в мире не убедит меня в том, что я еще кому-то что-то должен. Я расплатился сполна.

А потом еще восемь месяцев Чернобыля - это уже сверх программы. Только если в Афгане я

как медик был необходим, то зачем я торчал в Чернобыле, я не знаю.

Посудите сами: солдаты работают на реакторе, мы, врачи, осматриваем и допускаем к

работе. Иногда у них времени нет , и они обходятся и без допуска, в последнее время всѐ

чаще и чаще...У меня, как и у каждого их них, на шее висит счетчик-накопитель, чтоб знать, сколько рентген ты уже схватил. Только счетчики эти закрыты и опечатаны, и после смены, раз в неделю, мы сдаем их в первый отдел, они там снимают показания и вроде бы

записывают в карточку каждому. Но сколько ты схватил и что в ту карточку записали, не