Записки простодушного. Жизнь в Москве

Я один, а потом и с семьёй — женой Светланой и с детьми Олей и Андреем — нередко приезжали на мою родину — в Воткинск, к маме Ефросинье Николаевне и другим родным. Вот и летом 1969-го мы собирались в Воткинск — отдохнуть, погулять по сосновым лесам, покупаться в замечательном воткинском пруду, да ещё и на день рождения мамы (17-го июля у нее — 61-летие). Подарки купили. И вдруг за несколько дней до отъезда, поздно вечером — телеграмма-«молния» от брата Саши: «Срочно приезжай Мама плохая». Через два часа — другая телеграмма: «Мама умерла». Той же ночью выехал. Дежурившие у постели мамы Саша и сестра Алла говорили, что она всё спрашивала: «Володя не приехал?». Маму поместили в больницу в пятницу. Весь персонал разбежался на выходные, и всё лечение свелось к капельницам, а ведь при некрозе поджелудочной железы необходима срочная операция. Когда в понедельник отдохнувшие за выходные дни врачи засуетились вокруг неё, было уже слишком поздно… Хоронили её в день её рождения — 17 июня 1969 г… «Где стол был яств, там гроб стоит…»

После смерти мамы мы продолжали приезжать летом в Воткинск, пусть не так часто. Там осталось много моих родственников, которые прожили в родном городе всю жизнь. По пословице: «Где родился, там и пригодился». В Воткинске жили, работали и умерли мои младшие братья Саша и Гера. Настоящее имя брата Геры — Григорий, но маме «не глянулось» сокращённое — Гриша, Гришка, и сердобольная соседка, узнав о маминых терзаниях, предложила называть сына иначе — Гера. И это маму устроило. Я уже писал, что ещё раньше, мама, несмотря на крестьянскую трепетную боязнь госучреждений, добилась в ЗАГСе переименования меня из Николая во Владимира, а среднего брата — из Семёна в Александра.

Брат Гера прожил сложную жизнь. С самого начала она была исковеркана мальчишеской дракой. Приблатнённый соседский парень Юрка гвоздём выколол Гере глаз. А потом оставшийся глаз не выдержал двойной нагрузки (тем более что Гера много читал), и брат полностью ослеп. В один из моих приездов на родину Гера, прощаясь на вокзале, прочитал мне стихи Есенина, слегка их изменив: «До свиданья, брат мой, до свиданья…» И, действительно, мы с ним больше не увиделись… Помню, в студенческие годы я слышал, будто в этих прощальных стихах Есенина была ещё одна строфа:

До свиданья. Догорели свечи…
Как мне страшно уходить во тьму,
Ждать всю жизнь, и не дождаться встречи,
И в ночи остаться одному.

Если это и не Есенин, если это — чья-то позднейшая вставка, она меня тронула. И сейчас трогает.

После смерти мамы мы, приезжая в Воткинск, жили у сестры Аллы или снимали квартиру в «Берёзовке» — районе рядом с лесом и прудом. По случаю нашего приезда к Алле приходило много родственников. Помню, пока они с мужем Виктором готовились к пиршеству, мой тёзка, племенник Володя Санников отвозил нас в лес, на берег громадного Воткинского пруда, и «блудных детей», «уставших от жизненных дорог», ласково гладили волны родного пруда. Дальше — многолюдное традиционное воткинское застолье с шутками, песнями, а то и плясками. Помню одну забавную здравицу в честь гостей. Хозяин с поднятой чашей поёт:

Кто родился в январе,
Вставай, вставай, вставай,
Полную чарочку, полную чарочку
Выпивай.

«Новорожденный» и гости выпивают. Потом: Кто родился в феврале… И т. д. Путь до декабря не близок, но не все и не всегда пили по «полной чарочке», так что обычно хватало сил добраться и до декабря, выпить за здоровье «декабристов».

А потом — месяц отдыха, прогулки по великолепным сосновым лесам, купанья, чтение с детьми вслух на каком-нибудь пне или упавшем дереве. Часто ходили в гости к кому-нибудь из многолюдного семейного клана. Увы, клан этот за последующие годы растаял до нескольких человек… Но появились и новые друзья. Особенно сдружились с умным, интеллигентным работником Комплекса лечебной физкультуры Надеждой Ивановной Реутт. Она и за границу спортсменов сопровождала, помогала сохранять спортивную форму. Да и нам со Светланой и Андреем делала массаж, косточки ломала. Охая под её сильными руками, болтали в то же время о жизни, об искусстве. И в воткинском лесу с ней гуляли, любовались громадным двуглавым муравейником (прямо, как двуглавый Эльбрус!), в гости к ней ходили.

Двоюродный брат Саша Кокорин на моторке часто возил нас на Камское водохранилище. Ночевали иногда на необитаемом островке посреди громадного моря, сидели у костра, ели уху из наловленной рыбы, купались. Хочешь, купайся на этой стороне острова, хочешь — пройди двадцать-тридцать шагов и купайся на противоположной стороне, любуйся закатом.