Записки простодушного. Жизнь в Москве

Как-то, отчаявшись снять жильё в Симеизе, мы с дочкой Олей по совету местных жителей сели в автобусик и отправились за 4 км в какой-то неведомый Кацевели. Там было раньше что-то секретное. Даже грузинское название объекта (Кацевели) — маскировка, способ направить по ложному следу «вражескую разведку». Думаю, это просто легенда местная. Ведь, шила в мешке не утаишь: на берегу какая-то громадная ржавеющая штуковина, по ночам — сирены, прожектора обшаривают море и берег. Но нам-то эта скрытость была только на руку — на маленьком пляже обычно только я с Олей и двое наших новых знакомых, тоже москвичей. Купались, загорали, болтали, играли в карты.

Однажды в Симеизе Оля подвернула ногу. Ей оказали первую помощь в каком-то санатории, но уже наступила ночь, транспорта не было, и Оля, опираясь на мою руку, мужественно проковыляла 4 км до нашего дома в Кацевели. Правда, потом она несколько дней не могла ходить.

Одно из самых приятных более поздних воспоминаний — поездки а Ялту в сентябре 2007-го и 2008-го годов с нашими друзьями Лёней Крысиным и его милой женой — доктором Лилей. Шутили: «Ну, Лёня, ты неплохо устроился — доктор всегда под боком». Жили у одних хозяев, всё время вместе. Помню, шторм, купаться нельзя, но мы сидим с Лёней на кромке пляжа, вцепившись в камни, и волны окатывают с ног до головы — и купание, и массаж одновременно. Смеялись, обнаружив, что мелкая галька (точнее — крупный песок) попала даже в плавки. Слово галька подтолкнуло на создание немудрящих игривых стихов:

Чтоб с волной не унестись,
Ты за Гальку ухватись —
Не за твёрдую, морскую,
А за мягкую, мирскую.

Потом нежимся на солнышке. Вспоминаем стихи Юрия Олеши:

Я сижу и охаю…
Та ли я? Не та ли?
Мажет солнце охрою
Все мои детали…

А вечером ужинаем за столиком под деревьями на веранде нашего дома. Прав Юлий Ким:

Хоть ты лопни, хоть ты тресни —
Хорошо сидеть вот так:
Дух витает в поднебесье,
Оболочка пьёт коньяк!

Юрмала

В Латвии мы отдыхали много раз и всегда в одном месте — Юрмале. Это цепь посёлков на Рижском взморье, один из которых — наш, Меллужи.

По приезде тотчас идём к морю. Его ещё не видно, но уже слышен его рокот. Ставлю четырёхлетнего Андрея на дорожную тумбу: «Скажи нам, мудрая птица, где тут море?». «Мудрая птица» указывает путь.

Море холодное, обычно 15–17 градусов и — мелкое: приходится долго идти по «бодрящей» воде, чтобы окунуться. В краеведческом музее мы видели фотографии, на которых люди добираются до глубины по мелководью, сидя на телеге и погоняя лошадку.

Наша хозяйка, Матрёна Евдокимовна — украинка. Её семья была раскулачена и сослана куда-то на север. Там девушка-хохлушка встретила другого ссыльного — латыша, и после освобождения они уехали на его родину, в Латвию. Несмотря на тяжёлую жизнь, Матрёна Евдокимовна не озлобилась. Добрейший человек, она была расположена к людям, любила и «братьев наших меньших». Был у неё небольшой пёсик Жучок, «дворянин». Красотой не отличался, к тому же кривой. Выбежал однажды на улицу, поссорился с каким-то котом, и тот когтистой лапой выцарапал ему глаз. Очень деликатный был пёс. Вот Матрёна Евдокимовна ставит перед ним миску с едой, а он отворачивается. Матрёна Евдокимовна уговаривает: «Жучок, ну поешь!» Отворачивается. «Поешь, пожалуйста! Посмотри, как вкусно». Отворачивается. И только после третьего приглашения набрасывается на еду. Ну, прямо, как гость в старообрядческой дедушкиной деревне, который усаживался за стол только после троекратного приглашения хозяев. У Жучка и Матрёны Евдокимовны это был ритуал, игра. Они очень любили друг друга. Когда она должна была прийти с работы, он прыгал на стол и жадно смотрел на калитку. Начинал лаять, когда Матрёна Евдокимовна была ещё далеко от дома. Мы, как и Жучок, с интересом следили за приходом хозяйки. У неё была тяжёлая работа — мыть в столовой посуду и громадные баки, но обычно она приносила домой немного еды. Вот и нам перепадало иногда что-то вкусненькое. Дочка Оля даже стихи сочинила:

Хозяйка-то наша с работы пришла!
                         Аш-аш-аш!
И что-то в кошёлке для нас принесла!
                         Аш-аш-аш!

Когда мы в очередной наш приезд спросили: «А где же Жучок?», Матрёна Евдокимовна, не отвечая, повела нас на двор и показала могилку усопшего.