Записки простодушного. Жизнь в Москве

История этой иконы захватывающе интересна. Создана она была в стародавние времена, по легенде — самим евангелистом Лукой. В 1430 г. монастырь на Ясной Горе был захвачен и разграблен протестантами-гуситами из Чехии, Моравии и Силезии. Они сорвали с алтаря икону, обобрали её, порезали саблями лик Мадонны и бросили на землю. Реставраторам иконы пришлось нелегко: доска была расколота на три части, на правой щеке лика Богородицы три шрама, а на шее — шесть. Обработка шрамов привела к тому, что лик Богородицы стал довольно тёмным. Поэтому её именуют иногда Czarna Madonna (Чёрная Мадонна).

В 1717 г. состоялась торжественная коронация иконы, однако в 1909 г. было украдено жемчужное одеяние иконы и две золотые короны от Папы Римского Клеменса XI. Уже на следующий год Папа Пий X подарил новые короны. В этой второй коронации приняло участие около 300 тысяч верующих.

Во время второго посещения Польши в 1982 г. Иоанн Павел II оставил в дар Ченстоховскому монастырю на Ясной Горе пояс от своей сутаны, простреленный и окровавленный во время покушения на него в Риме, на площади Святого Петра 13 мая 1981-го года.

День победы, 9 мая мы провели в Ченстохове. Побывали в музеях. В одном музее наше внимание привлекла картина с тремя ужасающими страшилищами. Оказалось, это картина Матейки — отклик на три раздела Польши (1772, 1793, 1795 гг.) тремя разбойниками — Россией, Пруссией и Австро-Венгрией. Погуляли по большому, прекрасному парку, отметили день победы над немцами, сидя в ресторанчике с немцем (!) — сопровождавшим нас отцом Каспаром. В Общине — сухой закон, но мне впервые за всё время дочка Оля, она же строгая Матка генеральна (настоятельница), разрешила бутылку польского (очень неплохого) пива. А на следующий день Каспар возил нас в Краков. Было очень интересно снова побывать в древней столице Польши, в Вавельском замке, замечательном Мариацком костёле.

11-го мая был 40-летний юбилей отца Каспара. По этому случаю я, с пенистым бокалом морса в руке, произнес тост-«экспромт»:

Ты немец, россиянин я,
Католик ты, я православный,
И предки, злобою горя,
Сходилися в борьбе неравной.
        А ныне мы с тобой дружны
        За трапезой и в час молитвы,
        Одни нам схватки суждены:
        Пинг-понг — вот наше поле битвы.
Желаем искренне тебе
Лет долгих, крепкого здоровья,
Успехов в избранном труде
И встречи — в матушке-Москве.

Каспар шутил, что эти стихи он представит властям как официальное приглашение в Россию.

Возвращаясь в Россию, по пути в Аэропорт, мы покружили по центру Варшавы, побродили по узеньким улочкам Старого города, по За́мковой площади. Вернёмся ли мы сюда когда-нибудь?

Мой путь в науке

В детстве я больше всего хотел стать поэтом, только не рядовым, а хорошим, настоящим. Если не поэтом, то писателем, только хорошим. Если не писателем, то учёным, только хорошим, настоящим. И вот учёным я действительно стал. Каким — не мне судить. Кажется, не самым плохим. (Мудрая пословица гласит: «Сам себя не похвалишь, ходишь, как оплёванный»). И всё-таки — «как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок!». И дело не в результатах, не в ошибочных научных положениях (хотя были и такие), главное — моё чрезмерное увлечение формальными методами описания языка, которые во второй половине XX в. были модными. И довольно агрессивными. Помню, как Игорь Мельчук, «молодое дарование, обещавшее (пользуюсь словами Добролюбова) поглотить всю современную лингвистику», кричал в коридоре Института пожилому профессору Н. Ю. Шведовой: «Наталья Юльевна! Вы умный человек! Как Вы можете заниматься ерундой!». Помню ещё, как начиная доклад, Мельчук снял пиджак (подобно Маяковскому) и добавил: «А штаны снимать не буду». И, действительно, не снял.

Это направление сыграло свою положительную роль, но при этом было неизбежным огрубление, упрощение картины живого языка. Помню, делал у нас доклад приехавший из Чехословакии эмигрант «первой волны» А. В. Исаченко. Он, как и многие тогда, увлекался формальными методами описания языка. Академик В. В. Виноградов в прениях сказал со вздохом: «Уважаемый коллега нарисовал замечательные своей краткостью и чёткостью языковые схемы. Но ведь русский-то язык — пошире… и поглубже!..»

Наблюдая сочинительные и сравнительные конструкции, я и сам убедился, что ни одно из формальных представлений синтаксической структуры — ни «дерево зависимостей», ни грамматика составляющих — не даёт адекватного их отображения (подробно об этом в моей книге «Русские сочинительные конструкции» (М., 1989. С. 32–41).