Записки простодушного. Жизнь в Москве

Мой творческий процесс вряд ли кто-то одобрит: мне мешает чужая мысль. Как тут не вспомнить старый анекдот. Писателя-чукчу спрашивают: «Пушкина вы читали?» — «Нет». — «А Лермонтова?» — «Нет». — «А Льва Толстого?» И тут чукча вспылил: «Чукча — не читатель, чукча — писатель!». Я предпочитал малоисследованные вопросы. Начиная работу над какой-то темой, я, ознакомившись вкратце с проблематикой вопроса, с удовольствием бросаюсь собирать материал по текстам — «от Пушкина до наших дней». Сейчас за считанные секунды исследователи с помощью компьютера могут получать сотни, тысячи примеров употребления какого-то слова. Но я им не завидую: они лишают себя громадного удовольствия — вернуться (но уже с новой целью) к произведениям любимых авторов. Одновременно — предварительное обдумывание материала, намётки рабочей гипотезы. Нередко она отвергалась в ходе дальнейшей работы, и я с некоторым сожалением прощался с ней — красивая была, покойница! И вот постепенно вырисовывается стройная, непротиворечивая (по моему мнению!) картина… Вы думаете: кончена работа? Нет, начинается менее привлекательное для меня: тщательное знакомство с существующей литературой вопроса. Иногда оказывалось, что я изобрёл велосипед (и тогда я ссылаюсь на труд моего предшественника), иногда встречаю новые ценные мысли и с благодарностью их привожу.

О лингвистике с не меньшим основанием можно сказать то, что Маяковский сказал о поэзии в стихотворении «Поэзия»:

Лингвистика

— та же добыча радия:в грамм добыча, в год труды.
Изводишь единого слова ради
Тысячи тонн словесной руды.

Да, дотошность и усидчивость учёному необходимы. Но тут вспоминается давний (1956 г.) курьёзный случай. Профессор И. Р. Гальперин обосновал увольнение неугодного ему сотрудника отсутствием у того усидчивости, такими вот словами: «У него жопы нет». Сильно, образно сказано, да только не по адресу: ведь речь-то шла не о ком ином, как о «трудоголике», будущем академике Юрии Дерениковиче Апресяне, уже написавшем к тому времени ряд интересных статей и (досрочно!) кандидатскую диссертацию.

Поговорю в этой связи и о себе, любимом. Многие месяцы я бился над значением русских союзов. Вы скажете: «Над чем тут биться? Мы и так, не задумываясь, умеем ими пользоваться! И вообще — чем занимаются эти лингвисты? Мы и без них язык знаем». Да, вы знаете язык, но о языке вы знаете очень мало. Вы умеете им пользоваться — точно так вы пользуетесь приёмником, компьютером, ничего не зная об их устройстве, о том, как это сделано. А это нужно знать, чтобы не делать ошибок или если, например, вы учите языку иностранца или компьютер. Присмотримся, например, к союзам но, а в предложениях типа Он лентяй, но умница. Казалось бы, всё просто: со школьных лет мы знаем, что здесь — противопоставление: лентяй — плохо, умница — хорошо. Что тут мудрить? Всё-таки — давайте помудрим, поэкспериментируем. Поменяем компоненты местами: Он умница, но лентяй. Казалось бы, ничего не изменилось. Но так ли это? Расширим наши фразы:

С заданием он справится — он лентяй, но умница — правильная фраза.

С заданием он справится — он умница, но лентяй. Не правда ли — странно звучит! Чтобы исправить фразу, нужно изменить её смысл на прямо противоположный: С заданием он не справится — он умница, но лентяй.

Из этого с несомненностью следует, что решающей, доминирующей во фразах с союзами а, но является вторая часть.

Итак, употребляя союзы но и а, мы обязаны выбрать один из членов в качестве доминирующего, наиболее важного для описываемой ситуации. А это не всегда просто и не всегда нужно. Интересную попытку обойти это затруднение и как-то уравнять противопоставляемые члены конструкции находим в «Войне и мире» Л. Н. Толстого. Французский офицер рассказывает Пьеру о полковнике наполеоновской армии:

Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец. Здесь вторичное упоминание о национальности полковника (но немец) вызвано именно тем, что говорящий чувствует, что в его речи получилось доминирование второго компонента (славный малый) над первым (немец), и пытается уравновесить их.