Енисейск между тем отстраивался и устраивался. Женский приют превратился в прогимназию. Появился и стал работать телеграф, которым воспользовались Сиденснер и Норденшильд. Основался городской клуб, и из книг, пожертвованных уехавшим в Петербург золотопромышленником В. И. Базилевским[377]
, составилась «библиотека служащих». Клуб, впрочем, не ознаменовал себя ничем, а библиотеку вскоре как-то растаскали бесследно. Наконец в 1876 г. открылась и мужская прогимназия. Прежде дети енисейцев учились в Красноярской гимназии, и приезжали только на каникулы домой с очень красивыми тетрадками в роскошных обложках, записанными латинскими и греческими упражнениями. Тетрадки эти поражали каждого двумя своими особенностями. Во-первых, старательным, четким и щегольским почерком, который удостоился бы похвалы даже бывшего попечителя московского университета В.И. Назимова, была записана только левая половина первой страницы. Правая оставалась белою для корректурных поправок и отметок. Оборотная страница листа, вероятно, в подражание древним грекам и римлянам, не записывалась. Во-вторых, внизу каждой страницы, записанной в половине, красовалась подпись: «Vidi Director Aristovsky»[378].Мне случилось вовремя каникул наглядно убедиться в успехах этих гимназистов. Во время экскурсии я наткнулся за городом на рощу, из которой доносилось хоральное пение с прищелкиванием и присвистом, на ноту комарицкой пляски. Голоса замолкли на несколько времени, но вскоре однако же повторилось пение и под тот же мотив. Я хорошо расслышал:
Чудное слияние народности с классицизмом – подумал я.
Число таких мучеников колы было невелико. Только более достаточные жители могли содержать детей своих в Красноярске. Прочие же отдавали их в уездное училище, или совсем не обучали ничему. Но вот приехал вновь назначенный директор прогимназии Н.Н. Сторожев, а за ним и учителя разных предметов, и тяжелый схоластицизм налег на неразвитую молодежь всем своим свинцовым гнетом герундий, супинов, аористов, всяческих правил и бесчисленных из них исключений.
На третий день по приезде г-н директор почтил меня своим нежданным визитом, в шитом мундире, со шпагою и в треуголке, но, увы, в неустойчивом и почти в невменяемом состоянии. Несколько лиц советовали ему в Москве сойтись и сблизиться со мною, но я с первого нашего свидания узнал, что это denderium irrationabile[379]
. На другой день я должен был отплатить визит, но не застал дома, и отделался карточкою. Чрез несколько дней явился г-н директор в сопровождении своей супруги, и волей-не-волей мы должны были сойтись семействами. Г-жа директорша, желая, видимо, подмолодить себя, начала называть мою жену мамашенькой, посещала ее ежедневно, иногда даже раза по два. Я принужден был выслушивать от действительного студента естественного факультета дикие абсурды, самоуверенно заявляемые им как научные истины. Например, какая-то допотопная магнитная жидкость скоплялась у него на одном конце стрелки и перевешивала его. Падающие звезды – не иное что как отражение света от небесного свода. Золото, как тяжелое тело, в следствии центробежной силы, при вращении земли может быть находимо только в самых верхних слоях ее. И проч., и проч. все такое же. Много нужно терпения слушать подобные наивности (говоря повежливее) и не возражать на них. Могу похвастать однако же, что у меня оказался достаточный запас его.– Ври, миленький, ври! – думал я про себя.
– Знаете, что? Я доволен своим положением в Енисейске. Ведь по табели ранг должность моя выше всех, – сказал он мне однажды. Мне оставалось согласиться с этим его самодурным взглядом. И что же? Чрез несколько дней на дверях его квартиры явился лист бумаги с крупною надписью: «Его Высокородие, г-н директор енисейской шестиклассной прогимназии Николай Николаевич Сторожев принимает просителей от 10 до 12 часов дня».
А не более как чрез неделю красовался на другой створке дверей другой лист, гласивший: «Ее высокородие, г-жа супруга директора прогимназии, Дария Ивановна Сторожева принимает дам с 12 ч. дня».