Записки старика

Прежде всего нужно было открывать мужскую прогимназию: и вот женскую перевели в другое место, а дом (в котором, мимоходом заметим, жил Сперанский в бытность свою в Енисейске) директор взял в свое ведомство, и стал приспособлять его по назначению. Приспособление это состояло в том, чтобы в нижнем этаже поместить три классные комнаты (для приготовительного класса и двух низших), учительскую, физический кабинет и библиотеку, а вверху – себе квартиру с полным шиком и комфортом. С последнею целью 4 угловые террасы изменились каждая в отдельную комнату, а у уличного фасада привешена пятая, в виде балкона над парадным входом. И все это украсилось окошечками какого-то халдейского покроя, с острым сводом посредине и двумя зубцами по бокам. При всей этой нагрузке сверху, были вырезаны, как мешающие предназначенному плану, железные полосы, служившие прочною связью противоположных стен. Поздоровилось ли оттого дому, и можно ли теперь рассчитывать на его прочность – про то не подумано.

Между тем шла по всему округу подписка пожертвований на постройку нового здания для прогимназии. Как раз перед этим купец Фунтосов за совершенную на его счет экспедицию на Кас и Кеть, и за пожертвование 10 000 руб., как премию первому судну, которое пройдет по предполагаемому Оби-енисейскому каналу, награжден был орденом св. Анны. Директор заявил, что жертвователей на прогимназию он представит к орденам, которые они непременно получат. Нашлись и такие, что прельстились этим обещанием, и значительно причинились к увеличению подписки. Она достигла 40 000 руб.

При чрезвычайно ограниченном запасе самых поверхностных сведений, но опираясь на сильную протекцию в Петербурге, и подстрекаемый своею женою, женщиною полуграмотною, но высокомерною и требовавшею от всех поклонения своей красоте и своему уму, директор приступил теперь к собранной сумме, как полный ее властелин. Он взял на себя все распоряжения по постройке безо всякого над ним контроля. Кто поместил уже своих детей в прогимназию, кто намерен был поместить, кто кутил вместе с ним, кто прельщался орденом по его представлению, кто озадачился его высокородием, кто непониманием дела, а кто наконец и по беспечности – только все на то согласились беспрекословно.

– Ну, дело сделано, деньги есть. Приступаю к постройке. Помогите мне накинуть вчерне проект ее. – мы уселись и часа в три проект был уже сделан.

– Так вот что. Не откажитесь, пожалуйста, начертить планы, фасады и разрезы по этому проекту, – сказал он мне.

– Работа не малая, – заметил я. – Одни чертежи четырех фасадов, трех планов каждого этажа, да одного генерального, и еще не менее трех разрезов, а может быть и более, и все под строгою мерою и со всеми подробностями, согласитесь, займет по крайней мере месяца полтора самой усидчивой работы.

– Оно так, понимаю, да что же делать? – сказал он.

– Можете сами взять участие в этой работе? – спросил я.

– Разве небольшое, и то, что будет полегче и попроще.

– В таком случае, сыщите помощника вместо себя. Ведь вспомните, что нужно будет чертить все в двух экземплярах.

– Нет, в трех.

– Это к чему? – спросил я.

– Да скажу вам откровенно. Я намерен послать еще один экземпляр на парижскую всемирную выставку. Пусть знают, какие прогимназии в Енисейске! – сказал он, улыбаясь.

Я не мог постигнуть: могут ли приходить в голову кому-либо такие хитрые мысли, и какое дело парижской выставке до непостроенной, а проектируемой только енисейской гимназии.

– В таком случае, извините, Николай Николаевич, я никак не могу служить вам. Выставка, кажется, будет в октябре, почта в Петербург идет почти целый месяц, а в осеннее время иногда и полтора месяца. Сочтите, есть ли тут какая-нибудь возможность, – ответил я.

Г-н директор ушел от меня очень недовольный моим отказом, и с этой поры отношение его ко мне сделалось холодным, и супруга его стала реже посещать нас. Он обратился с такою же просьбою к начальнику телеграфной станции П. К. Грейсену, и успел уговорить его взяться за черчение планов, но только в двух экземплярах. Про парижскую выставку не было даже и помину. Грейсен изменил уличный фасад. Может быть, постройка чрез то вышла красивее. Не спорю. Но красота эта достигнута значительным стеснением комнат и немалою затратою мате риала.

Прогимназия открылась. Директор, считая это великим своим подвигом, ожидал ото всюду депутаций и поздравлений. Последовала одна только официальная депеша из Иркутска. Это показалось крайнею обидою для него: и когда потом, в 1880 г. произошла закладка сибирского университета в Томске[380], в отместку за такое невнимание к столь важному событию как открытие прогимназии, по настоянию начальника ученой части, из Енисейска не была выслана в Томск ни депутация, ни поздравительная депеша, тогда как по всей Сибири телеграфные станции не успевали передавать доставляемых им поздравлений. Один Енисейск показал свое «знай наших».