Записки старика

Femme эта была Лебедевская, дочь того пьяницы мещанина, который потом кувыркался у протоирея Ремезова, девка рослая, атлетического сложения, о которой отец хвастливо отзывался, что она любому мужику в объятиях может все кости переломать. Это была нахальная распутница, не пропускавшая встретившегося с нею молодого мужчину без обращения к нему с каким-ни-будь пошлым предложением пройтись с нею по городу домой, попотчевать ее конфектами, провожать ее на прогулку за город, домой или в баню и тому подобное. Черты лица ее были грубы, и в целой ей ничего не было грациозного. Но были же люди, которые восхищались ею, быть может, ломка костей нравилась им. Кто знает? Какой-то классик сказал же: «[5 слов нрзб.] sapientis de gustibus non disputantur»[165].

Но у женщины, даже глубоко павшей, всегда пробивается потребность безинтересной нравственной любви, и всегда у нее есть какой-нибудь избранник, хотя на время, пока его не подменит другой. И Лебедевская тоже влюблялась, тоже имела своих избранников.

У живописца Лохова, человека очень ограниченных средств жизни репетитором уроков с его детьми был за квартиру и стол гимназист 5-го класса, сын какого-то вольноотпущенного, некто Федор Грибачев, мальчик довольно смазливый, при бойких способностях и во всех отношениях прекрасного поведения; он отличался особенною мягкостью характера, чистосердечием, усидчивостью и прилежанием. Нельзя было не полюбить его за все эти качества, и знающие его всегда отзывались о нем с похвалами. Когда попечителю Карташевскому[166] понадобился репетитор для его детей и племянников Воейковых, которых он привез с собою в Витебск, общий голос рекомендовал ему Грибачева, который более года оправдывал хорошее о нем мнение. Карташевский был им очень доволен и сам же назначил сверх квартиры, стола и платья еще несколько рублей в месяц на мелочные расходы.

Где-то во время прогулки Лебедевская увидела его и чутьем опытной ищейки нашла, что это, как говорится, непочатое блюдо, взялась ревностно следить за ним, ловить его, завлекать и – соблазнила невинного и неопытного юношу. Он влюбился в нее любовью чистого и непорочного сердца.

После скромной и наполовину с голодом и холодом жизни у Лохова Грибачеву у Карташевского было очень хорошо. Его приглашали репетировать уроки гимназистам и в другие дома. Полковник Мезенцев (отец убитого в Петербурге начальника III-го отделения собственной его величества канцелярии) и заведующий дворцом генерал-губернатора Волков испросил у Карташевского дозволения ему заниматься и с их детьми. Он зажил припеваючи. А тут сама подвернулась еще женщина страстная, пылкая, ухаживающая за ним и влюбленная в него до того, что в объятиях ее трещали кости. Можно ли быть счастливее!

Но Лебедевской нужны были его физические силы, и она по своему разумению подкрепляла их сперва легкими винами, потом наливочками, а затем ерофеичем[167]. Грибачев спился.

При всей снисходительности своей Карташевский принужден был прогнать его из своего дома, но он не хотел губить молодого человека, в надежде, что при других условиях жизни он образумится и исправится. Взял в свой дом репетитором Коссовича[168] (потом проф. зендского и санскритского языков в Петербурге), и Грибачев остался при уроках у Мезенцева и Волкова.

Лебедевская между тем нашла другого какого-то оперивающегося птенца, перестала зазывать к себе Грибачева, перестала потчевать его и охладела к нему окончательно именно тогда, когда ему и она, и ерофеич сделались потребностями и второй натурой его.

Ему нужно было бороться вдруг с двумя увлекающими его силами – и на то не стало у него твердости. Лебедевскую подменил он только другою, Матрешкою, пухленькою горничною в доме Мезенцева. Но тут встретились непредвиденные для него обстоятельства: его сильно поколотил дворник в одну ночную экскурсию к Матрешке. Сам-то он улизнул из рук его, но Матрешка получила более сотни плетей на конюшне, а он остался только при уроках у Волкова. Сердобольная г-жа Волкова, управлявшая вместо своего мужа, который у нее был только на посылках, не только домом генерал-губернатора, но и самим им, и всем его генерал-губернаторством, взглянула на разгул репетитора своих детей как на ветреную шалость пылкой молодости и махнула рукой на все даваемые ей предостережения.