Записки старика

После Назимова (назначенного виленским генерал-губернатором) попечители Евгр. Петр. Ковалевский[207] (после министр просвещения) и Ник. Вас. Исаков[208] (потом начальник военно-учебных заведений)оценили по достоинству и смоленскую гимназию, и ее директора, и учителей. Шестаков был вскоре назначен инспектором студентов московского университета, потом инспектором училищ московского округа, затем директором демидовского лицея в Ярославле, и наконец попечителем Казанского учебного округа в Москве. Когда же Н.В. Исаков хотел основать в Москве образцовую гимназию, то имел в виду почти половину комплекта всех учителей из Смоленска.

Особенно памятно столкновение Шестакова с генералом Липранди.

В половине 3-го по окончании уроков ученик 1-го класса, маленький мальчик лет 10, сын бедного чиновника, жившего где-то за Днепром в конце города шел домой по большой улице и у собора встретился с генералом Липранди, едущим на обед, данным ему дворянами в зале собрания.

– Стой! – грозно закричал генерал.

Мальчик, никак не воображая, что этот приказ относится к нему, осмотрелся только и пошел дальше.

– Задержать его! – скомандовал Липранди шедшим по улице солдатам.

Бедняжку, совершенно потерявшегося, солдаты схватили и представили пред ясные очи его превосходительства.

– Как ты смел, щенок, не стать во фрунт и не отдать чести начальству?

Мальчишка дрожал только и не отвечал ни слова.

– На гаупфвахту его и держать там до моего приказа!

И мальчик очутился на гаупвахте.

Родители бросились на поиски за неявившимся домой сыном. Отец прибежал в гимназию узнать о нем что-нибудь, ему сказали, что он по окончании уроков пошел домой. Через час явился снова с известием, что сын его арестован генералом и содержится на гаупвахте. Директор сейчас же поехал к Липранди.

– Разве вам неизвестен приказ покойного Государя Императора, чтобы все воспитанники учебных заведений отдавали честь генералам и всем высокопоставленным лицам? Да сами вы и ваши учителя вольнодумцы и беспокойные люди, не хотящие повиноваться властям. Знаю я всех вас, знаю, сказывали мне про вас. Не пущу! Пусть сидит там до моего отъезда из Смоленска.

Шестаков, получивши такое dictum acerbum тотчас же обратился к губернатору и настоятельно потребовал выдачи мальчика в ведомство гимназии, которой он состоит учеником. В тот же вечер мальчик был под конвоем доставлен родителям и сдан под расписку в получении.

– Я не прощу этого своеволья и сообщу о нем высшему начальству. Разогнать надо это революционное гнездо и загнать его куда и макар телят не гонял! – сказал генерал, уезжая из Смоленска.

Сообщил ли он по обещанию или нет – это неизвестно, но только угроза его осталась угрозою и никак не больше.

Tempora mutantur[209], и теперь это событие может показаться невероятным, но что же делать? – факт фактом, и его, как говорится, и топором не вырубишь!

Выдающимся из учителей были: Нилендер (лат[инского] яз[ыка]), Домбровский (истор[ии]) и Гурский (русск[ого] яз[яка]).

Первый – питомец дербского университета, отличался и как опытный педагог, и как многосторонний филолог. Как немец, точный исполнитель своих обязанностей, и строгий блюститель порядка и справедливости, он однако же прочим немцам, с летами нисколько не потерял юношеского пыла и благородной снисходительности. Ученики любили и уважали его, хотя между собою называли его зумза его немецкое произношение при латинском чтении.

– Братцы, зум идет, по местам! – сообщали товарищам караульные вестовые перед латинским уроком.

Домбровский – одесский лицеист, а потом московский студент, как ученик Грановского к каждому историческому факту отыскивал произведшую его причину, так, что все события у него сводились в одну непрерывную нить последовательного развития человеческой деятельности. И этот глубоко критический взгляд он умел сообщать детским еще умам гимназистов, так просто и доступно, что не было почти ни одного мальчика, который бы не занимался историей с охотой и не знал бы ее, по крайней мере, в степени, доступной умственному развитию его в других отраслях знаний. Попечитель Н.В. Исаков предлагал ему составить записки его уроков для облегчения при преподавании, но Домбровский отказался от этой работы, находя ее излишней. Обеспеченный материально, он был порядочно ленив, и отказывался от всех частных уроков за какую бы то ни было плату. Содержательница женского пансиона, г-жа Зенкевич, не смотря на уверение директора Шестакова в неуспешности ее предприятия, стала усиленно упрашивать Домбровского заняться преподавание истории в ее заведении. Он отказал ей наотрез.

– Как же быть пансиону без истории? – спросила она, потерявши уже последнюю надежду в успехе своей просьбы.

– Не печальтесь, сударыня, а радуйтесь, что в вашем пансионе нет истории. Ведь согласитесь, что это редкость, быть может, единственная в мире, – ответил Домбровский.