Записки старого казака. Пластуны на Лабинской линии

Окружавшие нас обстоятельства так сложились, что мы, проживя вместе более месяца, совсем забыли, что еще не обвенчаны: мы оба вполне были уверены, что это непременно должно совершиться. Тем более, что мое намерение было всем известно, и все наши и не наши считали Зину моей женой, окружая ее уважением и относясь к ней как к хозяйке дома. Но не так решила судьба, и к этому-то несчастному случаю невольно применишь слова Зины: «Набис-олсун» (да совершится судьба!) Предопределение совершилось непреложно, безвозвратно, и коса смерти разрубила гордиев узел, связывавший наше бытие…

Наступил исход августа, а с ним время окончательной уборки посевов, как у нас, так и у горцев. Обыкновенно в это время года, мы и горцы старались нанести друг другу наиболее существенный вред, мешая убираться с полевыми работами, садами и бахчевниками («Бахча», место, где растут дыни, арбузы, тыквы, патложаны, бадраджаны и прочая огородная овощ и зелень, что можно видеть и в нашей Малороссии.). С этой целью, начальник Лабинской линии предпринял экспедицию, чтобы тем отвлечь горцев от набегов на линию, дать своим спокойно убраться в полях, и между прочим, нанести набегом ощутительный ущерб горскому хозяйству, потоптав посевы, истребив запасы в складах, – словом, как у нас выражались, «прокатить шаром», т. е. уничтожить все то, что можно было уничтожить.

Экспедиционный отряд состоял из двух батальонов Ставропольского и Кубанского егерских полков, девяти сборных сотен линейных и донских казаков, двух сотен кубанской милиции, дивизиона пешей облегченной батареи, двух взводов конных орудий, казачьих № 13 и 14 батарей и двух горных единорогов, с шестнадцатью станками конно-ракетной команды правого фланга. (Эти сведения и результат экспедиции хранится в поданных донесениях в военно-ученом архиве главного штаба, за 1852 год.)

Накануне выступления, все назначенные части войск собрались в станице Лабинской. Отданным приказом по отряду, он должен был выстроиться, перед вечером, в шестом часу, за станицей совсем готовым к движению. Мы отправлялись в экспедицию недели на две погостить непрошеными гостями к соседям, и потому большая часть начальников отдельных частей собрались у меня с вечера. Мы не заметили, как минула светлая ночь. Нам редко приходилось на линии собираться вместе; такие незатейливые дружеские сходки бывали преимущественно во время сбора больших отрядов. Не имея никаких общественных удовольствий, мы, конечно, пользовались всем тем, что попадало под руку, и потому, где собралось общество офицеров, там хор песенников был необходимой принадлежностью. На этот раз мы с истинным удовольствием слушали хоперцев сотника Фисенки. Чистые, мелодичные голоса и мотивы всегда дорогих казачеству малороссийских песен лились отрадно в душу, вызывая ретивое то на грозный бой, стон и жалобу, то на разгульное веселье.

Зина, первый раз слышавшая малороссийские песни, была в каком-то обаянии; особенно ей понравились слова песни:

Ой, ты знав
На що мене брав:
Я не вмию жаты
Наймы мини холобуду
Я буду лежаты!
Згодувала мене маты
Тай намулевала,
Дала мени счастя долю
Щоб я панувала!..

Почему-то Зина применяла эти слова к себе, заучила их и весь вечер вполголоса напевала, уморительно выговаривая слова на свой лад. И этот вечер, и эти слова до сей поры живут в моей старой памяти…

Настало утро. Воздух был тихий, благоуханный. Густой туман опустился на равнину и на реку. Горы, виденные издали, походили на древние феодальные замки с бойницами и рвами; при занимавшейся заре, почти прозрачные вершины их терялись в желтом отливе горизонта. Нет ничего восхитительнее в природе, как восход солнца, поднимающегося из-за гор желто-красным диском, и разгоняющего вокруг себя агатовые облака. Воздух был так чист, что местами видны были еще звезды. Мы купались долго, пока солнечные лучи не достигли степени нетерпимости, а между тем на берегу Лабы, под кровом густой листвы и древесных кущ, моя молодая хозяйка, напевая занявший ее мотив, готовила нам чай и завтрак.

Бодрые душой и телом, мы возвратились в станицу, чтобы заняться каждый своей обязанностью. Я отправился к начальнику линии. Возвратившись домой, я застал у себя нескольких офицеров, жарко разговаривавших о предстоящем походе. Зина подошла ко мне и начала тормошить меня за плечо. На вопрос: что тебе нужно, «эжаси тана»? (моя дорогая) она сказала:

– Я хочу быть с тобой в отряде.

– Ты, кажется, с ума сошла?