Записки учителя фехтования. Яков Безухий

Григорий вернулся из Москвы с одним из тех писем, которые пишут пером, вырванным из крыла ангела: старая графиня называла в нем Луизу своей дочерью, а молодые девушки именовали ее своей сестрой. Они умоляли как о милости отправить к ним еще одного посланца в тот день, когда состоится казнь и осужденных отправят в ссылку. Соответственно, я сказал Григорию, ^тобы он был готов в любую минуту снова отправиться в Москву. Такие поездки были для него слишком прибыльны, чтобы он мог от них отказаться.

В прошлый раз мать Ваненкова пожаловала ему тысячу рублей, так что от первой поездки у бедняги осталось целое состояние, и он надеялся удвоить его во второй поездке.

Мы ждали дня казни, но он не был назначен, никому о нем ничего не было известно, и каждое утро город пробуждался, опасаясь узнать, что с пятью обреченными все уже кончено. Мысль о смертной казни к тому же производила тем большее впечатление, что уже шестьдесят лет в Санкт-Петербурге никого не казнили.

Дни шли за днями, и всех стал удивлять разрыв во времени между приговором и его исполнением. Как оказалось, понадобилось время, чтобы выписать двух палачей из Германии.

Наконец, вечером 23 июля ко мне пришел молодой француз, мой бывший ученик, прикомандированный, как я уже говорил, к посольству маршала Мармона и потому, по моей просьбе, державший меня в курсе новостей, о которых, благодаря своему дипломатическому статусу, он мог узнавать раньше меня. Он пришел сообщить мне, что маршал и сопровождающие его лица только что получили от г-на де Ла Ферроне приглашение прибыть на следующий день, в четыре часа утра, во французское посольство, окна которого, как известно, выходят на Петропавловскую крепость. Сомнений не было: приглашенные станут свидетелями казни.

Я поспешил к Луизе, чтобы сообщить ей эту новость, и все ее страхи тут же начались снова. Быть может, имя Ваненкова по ошибке попало в список приговоренных к ссылке, а на самом деле его казнят? Быть может, слух о смягчении наказания виновным распространили нарочно, чтобы предстоящая казнь не так волновала население? Быть может, завтра обманутые люди увидят тридцать шесть трупов вместо пяти? Как и все несчастные, Луиза с необычайной изобретательностью изводила себя, однако мне удалось успокоить ее. От высокопоставленных лиц я узнал, что все решено сделать именно так, как сообщила официальная газета; мне даже добавили, что интерес, который Луиза вызвала у императора и императрицы в тот день, когда, стоя на коленях, она вручила им на Невском проспекте свое прошение, сыграл определенную роль в том, что наказание Ваненкову было смягчено.

Я на время оставил Луизу, дав ей обещание вскоре вернуться, и отправился в сторону крепости, чтобы посмотреть, не начались ли там какие-нибудь чудовищные приготовления к страшной драме, сценой которой это место должно было стать на следующий день. Однако увидел я только членов суда, выходивших из крепости; этого, впрочем, для меня было достаточно: я понял, что секретари суда приходили зачитать осужденным их приговор. Сомнений больше не было: казнь состоится завтра утром.

Мы тотчас же послали Григория в Москву с новым письмом Луизы к матери Ваненкова. Таким образом, на этот раз мы выгадали даже не двенадцать часов, а целые сутки.

Около полуночи Луиза попросила меня проводить ее к крепости: не имея возможности увидеть Ваненкова, она хотела в тот момент, когда ей предстояло с ним расстаться, увидеть хотя бы стены, в которых он был заключен.

Троицкий мост охранялся войсками, и по нему никого не пускали. Это служило еще одним доказательством того, что в намерениях правосудия ничего не изменилось. Мы обратили наши взгляды на противоположный берег Невы, на стены крепости, которые в эту светлую северную ночь вырисовывались столь же ясно, как если бы это было в свете сумерек у нас на Западе. Вдруг на орудийной площадке крепости замелькали огни, затем забегали тени, переносящие странные грузы: это исполнители казни возводили эшафот.

Кроме нас, на набережной никого не было; никто не догадывался, или все делали вид, будто не догадываются о том, что готовилось на другом берегу. Мимо мчались запоздалые экипажи, светящиеся фонари которых напоминали глаза дракона. По Неве скользили лодки, и одна за другой уплывали куда-то: одни уходили в каналы, другие — в рукава реки, одни тихо, другие — с шумом. Только одна лодка стояла неподвижно, словно была на якоре; из нее не доносилось ни единого звука — ни радостного, ни жалобного. Быть может, в ней находилась жена, мать или сестра одного из приговоренных и, подобно нам, ждала чего-то.

В два часа ночи патруль велел нам уйти.

Мы вернулись к Луизе. Ждать оставалось недолго: как я уже говорил, казнь была назначена на четыре часа. Пробыв часа полтора у Луизы, я снова вышел.