Записки внучки Карла Радека

Началась война, и Слава отправился на фронт. Пес ходил по воинским частям, искал Славу. Его подкармливали. Кто-то рассказал (уже после войны) о злоключениях пса. Лучше бы мне этого не знать. Так мне было горько. Слава воевал всю войну. Связи с ним никакой не было.

Когда моя бабушка усыновляла меня в 16 лет, я паспорт получала, она написала ему письмо. Видимо, оно до него не дошло. Слава женился, у него родилась дочь. Увиделись мы с ним в 67-м году. Он приехал в Москву вместе с дочерью (она училась в 10-м классе) по поводу пенсии. Он рассказал, что сразу после войны его уволили из армии без права на пенсию, сказав при этом: «Скажите спасибо, что вам дали возможность воевать. Имея общего ребенка с Радек, он еще чего-то хочет». В Москве с пенсией все уладилось.

Слава написал мне несколько писем, в основном воспоминания об астраханской жизни. С Соней он тоже переписывался. Было несколько писем.

В июле 1942 года немцы вышли к Волге – Саратов и Астрахань оказались отрезанными. Всех ссыльных, которых еще не успели отправить в лагеря и тюрьмы, решено было эвакуировать в Казахстан. С отправкой тянули – то ли транспорта не было, то ли распоряжения. Наконец где-то в самом конце ноября их собрали на нескольких открытых самоходных баржах и наутро должны были отправить. В ночь ударил мороз, и Каспий замерз впервые за много лет.

Баржи вмерзли в лед вблизи берега. Для того, чтобы переправить людей на берег лед был слишком тонок, а для двигателей барж – слишком толстым.

Трое суток ждали подхода более мощного судна. Мороз усиливался. На берегу толпились люди, бессильные помочь, пытались перекликаться с находящимися на баржах, поддержать их сочувствием и советом.

Накануне отправки у Сони украли пальто и она наверняка замерзла бы, если бы ее не пожалел моторист. Он впустил ее в свою будочку, там можно было стоять, прислонившись к стенке, или присесть на корточки, но было тепло. Сонин одноклассник Вася Самсонов был в то время в Астрахани, видел Соню на барже вечером, а наутро не нашел ее. Среди толпящихся на берегу ходили слухи, что замерзших насмерть спускают под лед. Он решил, что это и случилось с Соней, и по приезде в Москву, сообщил нам об этом.

Наконец пришел корабль, и баржи одна за другой вышли по пробитому им коридору в открытую воду.

В дороге кормили плесневелым хлебом – Соня его есть не могла и отдавала свою пайку расположившимся рядом трем молодым ребятам. По обрывкам их разговоров она поняла, что это блатные. Под Железноводском попали в сильнейший шторм. Капитан – то ли в шутку, то ли всерьез – сказал, что придется идти в Турцию – иначе можно погибнуть. Но он оказался опытным и сумел поставить баржу в порту переждать шторм. Парни, которым Соня отдавала хлеб, исчезнувшие было, вдруг появились и высыпали ей в подол мандарины. Ими она питалась оставшийся путь.

Этап, в котором была Соня, прибыл в конечный пункт – поселок Талдыкум. Жилья не было. Поставили несколько палаток. Отогревали землю кострами и рыли землянки.

Если бы не жившие в поселке казахи, делившиеся с ссыльными последней лепешкой, все померли бы с голоду.

С Соней была Мавра Петровна Тухачевская – мать маршала. Она с трудом перенесла тяжелый этап, заболела и вскоре умерла на руках у Сони. Мороз был –40 с ветром. Чтобы похоронить Мавру Петровну, ломами долбили мерзлую землю. Сил было мало. Похоронили – а весной ее стало видно. Пришлось перезахоранивать. В могилу положили бутылку с запиской, в которой написали фамилию, имя, отчество умершей, дату смерти.

Нужно было как-то обживаться. Соню поставили месить саман для постройки домов.

Делалось это так: в здоровую яму насыпалась сухая глина, верблюжьи кизяки и наливалась вода – соленая и очень холодная. Часами нужно было вымешивать эту массу, подоткнув подол и равномерно переступая ногами. Вскоре ноги у Сони покрылись нарывами и незаживающими язвами (следы от этих язв остались на всю жизнь). Не только работать – ходить стало почти невозможно. Попросила начальника – молодого гэбешника, перевести ее на другую работу – отказал, резко бросив «нет!» Решила бежать в районный центр, надеясь уговорить районного начальника разрешить ей работать на каком-нибудь другом месте, понимала, что иначе погибнет. Обычно большое начальство было более снисходительным. К тому же там была больница.

Никому не сказав, вышла, как только чуть рассвело. С собой взяла сбереженный накануне кусок хлеба. Воды не было. Пресную воду привозили в цистернах и выдавали по 2 литра на человека в день. Хочешь – пей, хочешь – мойся, хочешь стирай. Сначала идти было нетрудно. Из-за солончаков песок был твердый, как асфальт. Потом пошли барханы – по ним передвигаться было уже труднее. Потом солончак.