Записки внучки Карла Радека

В 60-м году всех стали переселять из нашей развалюхи, но когда ее ломали, выяснилось, что запас прочности у нее еще очень велик. Я пришла на развалины через несколько дней. Основной мусор уже увезли. Площадь, занятая нашим домом оказалась совсем крохотной. Среди остатков мусора валялась бабушкина плетеная бельевая корзина – разломанная, но еще сохранившая форму.

Когда бабушка привезла меня из Астрахани, к нам стали приходить из какой-то организации – обычно это была женщина с двумя милиционерами. Они пытались забрать меня в спецдетдом. Бабушка иногда прятала меня у знакомых – если знала заранее, что они придут, а иногда – в эту корзину, если они приходили внезапно. Окно выходило во двор, и было видно кто идет к нам. В корзине лежала маленькая подушка, и бабушка укладывала меня, закрывала крышкой и говорила: «Лежи тихо и ничего не бойся. Я за тобой приду, сама не вылезай». Мне были слышны их разговоры. Помню голос бабушки: «Она же ребенок!» и ответ: «Знаем мы этих последышей, яблоко от яблони не далеко катится».

Удивительно, что находились люди, не боявшиеся меня прятать. Разные люди жили в нашем дворе. Все относились к бабушке с уважением, хотя и не всегда с сочувствием. К ней приходили поделиться, посоветоваться. Знали – ей можно довериться, рассказанное ей никуда дальше не пойдет и никогда не будет использовано во вред. Даже в семье не рассказывала, о чем с ней говорили. И никогда ни кого не осуждала. Хотя иногда могла дать смешное прозвище, например, одну тетку во дворе она назвала Анна Ванна – рояльные ножки. Действительно, очень похоже.

Во дворе у нас очень многие молодые ребята сидели. Кто за что. В основном за мелкое воровство.

Однажды молодой парень, только что вышедший из тюрьмы, поставил меня между колен и спрашивает: «Ну, где же твой отец?» Я отвечаю, как бабушка учила: «На войне, без вести пропал». – «Это тебе твоя бабка сказала? Врет твоя бабка (я ее давно уже мамой называла). Поди, скажи ей, пусть не врет. В тюрьме он!» Помню рожу его и зуб золотой. И голос мерзкий.

Я прибежала к бабушке, рассказала. Та потемнела лицом и куда-то ушла. Я не знаю, что она ему говорила, но больше этот тип ко мне близко не подходил.

Очень хорошо помню первый день войны. С утра бабушка проворачивала в мясорубке мясо для котлет. Я вертелась рядом, время от времени просила: «Дай покрутить!» С трудом проворачивала ручку на пол-оборота. Закончив, бабушка принесла со двора ворох высохшего белья. В комнате сразу запахло свежими огурцами. Расчистила стол для глажки. Сначала белье слегка прыскалось водой, складывалось и наворачивалось на валек, затем несколько раз прокатывалось рубелем. Утюг был углевой. Угли набирались в кухонной плите. Бабушка махала утюгом, угли разгорались и нагревали утюг. Мне очень нравилась вся процедура.

Нина-большая собиралась в Марьинский мосторг – там «выбросили» модные белые носочки с широкой полоской.

Видимо, продолжая ранее начатый разговор, бабушка сказала: «Вот увидишь, война будет». Нина фыркнула: «Что, Гитлер дурак? Мы только что с ним договор подписали». – «В уборную он сходит с твоим договором!»

Нина ушла, а в два часа сообщение по радио: Сегодня в 4 часа утра без объявления войны немцы вероломно напали…

Вернулась потухшая Нина. Бабушка говорит: «Ну что?»

Этот день (и не только этот) начала войны врезался в мою память на всю жизнь. С мельчайшими подробностями. Мне было четыре с половиной года. Окна приказано было заклеить крест-накрест бумажными лентами. Всем раздали темно-синие шторы из плотной бумаги. Вечером нужно было опускать их, закрывать все окна. Маскировка. Немецкие войска почти без затруднения продвигались к Москве. Началась срочная эвакуация предприятий и населения. Бабушка сказала: «Никуда не поедем. Если убьют, так всех сразу». Деда Якова Григорьевича сразу забрали на трудфронт. Ему было под шестьдесят, и в армию его не взяли.

Шестнадцатое октября. Бабушка во дворе развешивает белье. Я играю рядом. День ясный, солнечный. И поразительная тишина. Ни звуков проезжающих автомобилей, ни звонков трамваев. Во дворе никого.

Мимо пробегает тетка из соседнего дома. На ходу кричит: «Васильна, идем скорее. Курников разбили, все хватают». (Курников – продуктовый магазин на Новослободской. На стене дома сохранилась выложенная кафелем надпись: «Бакалейная торговля Курникова»). Бабушка недоуменно посмотрела на тетку. «Нет, я никуда не пойду. Грабежом заниматься, когда в стране такое?» Тетка махнула рукой и побежала дальше.

Бабушка моя никогда не хотела чужого. Видно, незаработанный хлеб не сладок.

Помню хорошо первую бомбежку.