Записки внучки Карла Радека

От несправедливости я задохнулась и не смогла ничего сказать. Я только старалась не расплакаться. Как мне хотелось, чтобы она поняла: не ела я этих ягод!

На следующий день от обиды не захотела оставаться с Евгенией Васильевной и напросилась идти с бабушкой. Идем по дороге. Солнце уже садилось. Огромное, красное. В лицо нам светит. Слева поле и женщина серпом жнет рожь. Бабушка говорит:

– Вот так-то в старину все хлеб убирали.

Вдруг женщина распрямляется, смотрит на нас из-под руки и с криком: «Настя, Настя» бежит к нам. Оказалось это бабушкина подруга Маша, за одной партой в церковно-приходской школе сидели.

Привела она нас к себе. У деда ее пасека была. Поставила перед нами миску меда, по ломтю хлеба отрезала, молока из погреба холодного налила. А мы изголодавшиеся, так я от такой еды чуть не померла.

Насушили мы сухарей, еще и муки удалось немного добыть – пора домой. А как ехать? Ни денег, ни документов. В Москву без документов не пропускали.

Отправились мы на станцию. Может, как-то удастся на поезд попасть. Стоим. Вдруг сзади голос: «Настя!»

Да так он это «Настя» произнес, что мороз по коже. Оказалось – знакомый бабушки Николай. Он когда-то сватался к ней, влюблен был безумно, да она отказала ему, за другого вышла. Так бобылем и остался. Оказалось – он начальник станции. Ну, – говорит – на поезд-то я вас посажу, до Кольчугино доедете, а дальше – как получится.

В Кольчугине пересадка. Сидим на крылечке какого-то дома, ждем поезда на Москву. Выходит женщина.

– В Москву?

– В Москву.

Вынесла нам яблочек.

– Погрызите вот.

Бабушка водички попросила. Нас пригласили в дом, напоили чаем. До поезда-то часа четыре было. Разговорились. Бабушка про нашу беду рассказала.

– Погодите, – говорит женщина, – поезд маневрировать начнет, у меня подруга работает обходчиком. Я ее попрошу – она вам дверь в каком-нибудь вагоне с другой стороны откроет, вы влезете, а там как-нибудь доедете.

С горем пополам в вагон забрались. Как контроль идет – бабушка в мешок и под лавку, а меня соседи к себе берут, будто я с ними еду. Мне лет пять было, а выглядела я трехлетней – маленькая да худенькая. Мне билет не нужен.

До Москвы доехали, а уж там – документов нет – в комендатуру.

Сидим на полу, ждем, когда до нас очередь дойдет. Из комнаты коменданта кто ни выйдет – все под конвоем. Входим. Сидит военный, рядом два милиционера. Спрашивает строго: Кто такая? Где работаешь? Где живешь? Почему без документов?

Когда бабушка сказала, что работает в Щепетильниковском трамвайном парке на Лесной, один из милиционеров говорит: «Ну-ка, ну-ка, повернись лицом. Я там всех знаю». Бабушка повернулась, а он: «Точно-точно, есть там такая!»

Нас отпустили. Бабушка в тот же день вышла на работу в вечернюю смену.

Лет через тридцать работала я в дирекции художественной лотереи. Там в выставочном отделе работал некто Конобеевский. Разговорились. Я сказала, что как-то нас с бабушкой на Павелецком вокзале забрали в комендатуру. Смотрю, он насторожился и спрашивает: «А когда это было?» «Да в июле сорок второго», «Комендантом Павелецкого вокзала в то время я был».

Нина-большая училась в юридическом институте на заочном. Когда институт эвакуировали, бабушка не разрешила ей ехать вместе со всеми и, как всегда, была права. Через три месяца занятия в институте возобновились, а из эвакуации мало кто вернулся.

Домой Нина приходила поздно, когда все спали. Иногда будила меня и спрашивала: «Пусенька, будешь со мной чай пить?» Я с радостью соглашалась. Она сажала меня на свой диван и уходила на кухню ставить на керосинку или примус чайник. Я знала, что она принесла мне что-нибудь вкусное – таблетку глюкозы с аскорбинкой или порошок сахарина, а иногда и кусочек хлеба. Я думала: «Кончится война и можно будет сколько хочешь хлебушка есть!» А однажды Нина принесла куски летного шоколада. С подругами она ходила на танцы в клуб имени Зуева на Лесной и там они познакомились с летчиками. Один из них насыпал Нине полный карман шоколадного лома. Его выдавали летчикам, как дополнительный паек.

В клуб девушки приходили в валенках, а там уже переобувались в туфли. Помню, у Нины не было шерстяных носков, и она надевала на ноги варежки.

Как обычно, Нина разбудила меня, посадила на диван и ушла с чайником в кухню. Вдруг вижу, выходит большая мышь в моем синеньком пальтишке и садится на подоконник, причем за окном светло. Вошла Нина, топнула ногой, мышь убежала. Когда она опять ушла на кухню, мышь снова появилась. Топнуть я не могла, и я залаяла. Нина разбудила меня и только тогда я поняла, что это сон. Кстати, мышей и крыс у нас было достаточно – первый этаж. Непонятно, чем они могли питаться – запасов в доме никаких не было?