Бригадир приказал посадить нас в последний вагон, который в Чкаловске должны отцепить. Соня говорит:
– Ладно, мама, пока сядем в Чкаловский, а там что-нибудь придумаем!
Времени на раздумья немного – до Актюбинска, где Соня должна выходить, часа три. Дверь между вагонами была заперта, но стекол не было.
Соня перелезла в другой вагон.
– Мама, давайте вещи! Теперь Нинку. А теперь сами. С трудом перелезла и бабушка.
Соня ушла в Чкаловский. Сели на чемодан в тамбуре около туалета. Проводница ходит мимо нас, шипит:
– Теперь из-за вас трое суток без стекол ехать.
Пассажиры успокаивают проводника:
– Не волнуйтесь, мы их на первой же остановке ссадим. Вещи выкинем, а за вещами сами сойдут!
Бабушка сидит, молчит.
– Расселись тут, в туалет пройти невозможно!
– Ну, куда же нам деваться? Нам ведь, как и вам, ехать нужно.
Так проехали ночь. Не ссадили. Бабушка сидит на чемодане, меня на руках держит. Только я засну, она меня на другую руку переваливает – ревматизм опять разыгрался.
Подходит женщина – мир не без добрых людей! – говорит:
– Давайте пока девочку, я ее около себя как-нибудь устрою, а в Чкаловске я выхожу – и вы на мое место сядете.
– Спасибо, дай Вам Бог доброго здоровья.
Так и доехали. Пассажиры, узнав, что бабушка работает кондуктором в Москве, стали спрашивать: «Как туда-то проехать, где такая-то улица?» Многие ехали в Москву впервые. Бабушка всем подробно рассказывала. Доехали до Москвы уже почти друзьями.
Мне исполнилось семь лет. Я пошла в школу. Школа была рядом. Мы бегали через два двора. Забора вокруг нее еще не было. Лежала огромная куча желтого песка. Дети любили рыться в песке. Часто находили ракушки и «чертовы пальцы». Это были какие-то окаменелости. Показывали находки друг другу, менялись.
Первый класс прошел как-то сумбурно. Первая учительница, Анастасия Петровна, умерла от туберкулеза. Проучила она нас не больше месяца. На смену ей пришла Броня Борисовна. У нее были любимчики. Особенно Светка Скатерщикова и Галя Пекунова. Светка была задавака, а Галя – хорошая девочка. Их родители обычно приносили учительнице подарочки.
Вспоминать о школе я не люблю. Контакта с девочками у меня не получалось. Учителя относились ко мне нормально. Кроме классной руководительницы Хаджаш Анны Иосифны и учительницы истории и конституции Лидии Дмитриевны. Злобная рябая баба, училась она на рабфаке, и была ярой коммунисткой. В то время имя Радека нигде не упоминалось, она же постоянно его упоминала, при этом презрительно смотря на меня.
Иногда я сближалась с кем-то из девочек, но дружба быстро прерывалась, я ломала голову, что я делаю не так, почему со мной не хотят дружить? Я не могла ничего понять, пока не услышала от матери своей соученицы Нины Артамоновой, что ее вызвали к директору и дали «ценный совет».
Директриса меня вызывала часто, по любому поводу и даже без него. В каждой нотации она говорила: «Твои родители враги народа. Ты тоже хочешь вредить?» Однажды она сказала: «Вызови ко мне, кто там за тебя отвечает?» Обычно я стояла перед ней, опустив голову, а тут что-то меня толкнуло. Я подняла голову и посмотрела ей прямо в глаза, увидела в них растерянность и даже испуг и жестким голосом сказала: «Я сама за себя отвечаю!» и вышла из ее кабинета. Больше она ни разу меня не вызывала, вызывала родителей «хороших девочек».
Были в то время замечательные моменты – два раза в неделю я занималась в драмкружке при доме пионеров. Руководителем был Зиновий Самойлович Шапиро. Замечательные были не только репетиции. Очень мне нравились этюды и упражнения. Помню его голос: «Послушаем улицу». Он заряжал нас своим энтузиазмом. Внутри кружка была замечательная атмосфера, отношения между ребятами были дружескими и откровенными, спектакли мы показывали в школах и каком-то клубе. Последняя постановка была «Гимназисты» Тренева. А потом мы выросли.
По возвращении из Казахстана мы стали переписываться регулярно. Соня часто просила бабушку прислать что-нибудь необходимое. Лекарства, чай, какие-нибудь вещи. На нашей почте часто посылки не принимали. «Вы кому посылаете?»
Бабушка написала Соне: не могла бы ты как-то поменять фамилию?
Соня зарегистрировала брак с приятелем своей подруги, поменяла фамилию на Токареву. Вскоре этот фиктивный брак расторгли, но фамилия осталась.
Бабушке стало проще ей помогать. Соня знала, что денег у нас нет, и она дала адреса и телефоны своих подруг, может быть, они помогут. Больше всего помогала Наташа Сиротенко.
У Сони был еще один фиктивный брак. Кто-то из знакомых попросил ее зарегистрировать брак с тоже репрессированным человеком, чтобы его можно было прописать.