Читаем Записки врача общей практики полностью

«За всю ночь я не скажу ни слова и не шевельну пальцем», — пообещал полицейский. В конце концов я разрешил ему остаться, и он действительно просидел восемь часов кряду. Жена держалась очень хорошо, но муж время от времени стонал. Я заметил, что он постоянно держал под простыней правую руку, которую женщина, несомненно, сжимала левой. Когда все благополучно закончилось, я взглянул на мужчину и увидел, что лицо его стало серым, как вот этот пепел, а через секунду голова упала на край подушки. Конечно, я решил, что от переизбытка эмоций бедняга потерял сознание, и сказал себе, что глупо было с моей стороны разрешить ему остаться. Но вдруг заметил, что простыня над его рукой насквозь в крови. Сдернул покрывало и увидел, что запястье у парня разрезано почти до кости. Выяснилось, что левая рука жены закована в одно кольцо наручников, а правая рука мужа — во второе. В схватках женщина изо всех сил тужилась, дергалась и корчилась, и всякий раз железо все глубже врезалось в кость.

«Да, доктор, — заявила жена. — Мне захотелось, чтобы он помучился вместе со мной. Почему только я должна страдать?»

— Акушерство не кажется вам слишком утомительной специальностью? — осведомился Фостер после долгого молчания.

— Мой дорогой, именно страх перед родами и заставил меня пойти в психиатры.

— Да, а еще психиатрию выбирают врачи, которым сложно общаться с пациентами. Сам я во время учебы отличался крайней застенчивостью, так что знаю, о чем говорю.

— Что говорить, для врача общей практики в начале карьеры застенчивость нередко становится серьезным препятствием, — заметил психиатр.

— Совершенно верно. Часто люди думают, что специалисты не знают сомнений, однако говорю вам, что порой дело доходит едва ли не до трагедии. Представьте молодого, неопытного, бедного доктора, который только что открыл практику в чужом городе и повесил возле двери табличку со своим именем. Возможно, всю недолгую жизнь он стеснялся побеседовать с женщиной даже о теннисе и церковной службе. А когда мужчина застенчив, то застенчив по-настоящему, хуже любой девушки. И вот к нему приходит встревоженная матушка и просит совета по самым интимным семейным вопросам. «Больше никогда не пойду к этому доктору! — заявляет она после визита. — Такой сухой и бесчувственный!» Сухой и бесчувственный, подумать только! Да бедный парень просто окаменел от смущения. Я встречал таких застенчивых врачей общей практики, для которых даже спросить дорогу на улице было проблемой. Только представьте, что они чувствуют в начале карьеры! А ведь их учат, что ничто так не передается, как смущение. Поэтому если доктор не сможет сохранить внешнее спокойствие и уверенность, то и пациент тоже сгорит от неловкости. В результате беднягам приходится усилием воли придавать лицу каменное выражение и приобретать соответствующую репутацию. Полагаю, однако, вас, Мэнсон, ничто на свете не способно потрясти.

— Видите ли, когда приходится годами находиться среди склонных к самоубийству сумасшедших пациентов, нервы или закаляются, или изнашиваются. К счастью, я пока в порядке.

— А я однажды серьезно испугался, — вступил в разговор хирург. — Дело было во время работы в благотворительной амбулатории. Меня вызвали к очень бедным людям. Из их слов я понял, что серьезно болен ребенок. Войдя в комнату, увидел в углу маленькую колыбель. Отдернул занавеску и, подняв лампу, взглянул на младенца. Уверяю вас, лишь Провидение не позволило мне выронить лампу и устроить пожар. Голова на подушке повернулась, и я увидел лицо, искаженное такой злобой и порочностью, какие являются лишь в ночных кошмарах. На щеках пылал румянец, а глаза горели ненавистью ко мне и ко всему миру. Никогда не забуду, как вздрогнул, увидев вместо милого детского личика это страшное зрелище. Отозвал мать в соседнюю комнату и спросил, что это за существо. «Девушка шестнадцати лет — ответила бедная женщина и, воздев руки, воскликнула: — Поскорее бы Господь ее прибрал!» Несмотря на то что несчастное создание всю жизнь пролежало в этой колыбели, у него выросли длинные, тонкие конечности, которые приходилось поджимать под себя. Я потерял эту пациентку из виду и не знаю, что с ней стало, но никогда не забуду страшного взгляда.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дойль, Артур Конан. Сборники

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза