Заплати другому

– Столько, сколько тебе захочется, – ответил он, хотя в этом-то правды и в помине не было. – Стелла, ты ж не считаешь, что я засранец? Или как?

Стелла фыркнула и перекатилась лицом к стене.

– Временами на тебя находит. С каких пор тебя стало заботить, что другие думают?

– Не заботит. Слышала когда-нибудь про «заплати другому»?

– Нет, это что еще за чертовщина?

Он попробовал погладить ее по волосам левой рукой, но Стелла отдернула голову. Опять бесится. Все еще. Из-за того, что давным-давно миновало и прошло, из-за того, кто он есть и кем всегда был для нее.

– Новое движение.

– Что за движение?

Он лег на спину, положив левую руку под голову, и рассказал все, о чем узнал. Все, что паренек рассказал… до того, как выпер его из дому, даже не подумав подбросить на вокзал. Он даже рассказал, что паренек поведал об этом только для примера того, чего никак нельзя доверить Сидни. Он сам не понял, почему, может, потому, что это была Стелла, а он как-никак, а все же скучал по ней. Но он и то разъяснил, что паренек велел катиться подальше и никакого касательства к этому делу не иметь, что ему, сопляку этому, придется заново начать с кем-нибудь другим, с тем, кто может считаться заплатившим другому. Что он, мелочь тщедушная, не желает, чтоб даже отпечатки пальцев Сидни остались на его драгоценной живой машине.

– У меня как-то душа скисла.

– У тебя и души-то нет.

– Ну-ну.

– Это правда.

– Ты, стало быть, все ж считаешь меня засранцем.

– Ты за каким чертом рассказал мне про это самое «заплати другому»? Ты почему эту дребедень все еще из головы не выкинул? Глупость какая-то! Прикинь, долго ли такое в Л-А продержится.

– Представляю себе.

– Ты на этот раз намерен детям денег оставить?

– Если сегодня какой-нибудь бизнес проверну.

Но единственный бизнес, который Сидни запланировал себе на день, состоял в том, чтобы снова драпануть из города. Он и без того слишком уж задержался.

Из дневника Тревора

Представления не имею, что произошло между Рубеном и мамой. Что-то, должно быть, и впрямь странное. Потому как теперь всякий раз, когда вижу Рубена, он говорит: «Так. Тревор. Как твоя мама?»

А потом говорит: «Так. Она когда-нибудь спрашивает обо мне?»

«Что спрашивает-то?» – я всегда думаю. Только обычно лучше в такие дела не ввязываться.

Потом прихожу домой, и спрашивает мама: «Видел Рубена?» И я говорю, ну да, я его все время вижу. А она говорит: «Ну. Он когда-нибудь говорит обо мне?»

Иногда хочется заорать на обоих. Крикнуть хочется: «Да поговорите же друг с другом! Не так-то оно и трудно! Ребят, это ж не операцию на мозге делать».

Только взрослые бесятся, когда с ними так разговариваешь.

Ну, у меня такая система. Никогда не говорю ни ему, ни ей того, что им и вправду хотелось бы узнать. Тогда рано или поздно им придется переломить себя и поговорить друг с другом.

Иногда беспокоюсь: неужто и я такой же чудной стану из-за девчонки, когда вырасту. Тошнит, как подумаю об этом.

Глава 17 Арлин

Лоретта размешивала молоко в кофейной чашке, и тонкий звякающий звук ложечки действовал Арлин на нервы. У Лоретты опять сломалась кофеварка, а поскольку растворимый она никогда не жаловала, то с утра пить кофе заявилась к Арлин домой. У Арлин кофеварка не ломалась никогда, а потому она поневоле пришла к выводу, что свою Лоретта использует просто нещадно.

Арлин решила: когда проживет в трезвости два года, как Лоретта, то не станет пить по двадцать две чашки кофе в день. Потом, осознав, как спесиво это звучит, мысленно изменила фразу: если когда-нибудь у нее случатся два года трезвости.

Все не так-то просто, как выглядит в наставлениях.

Обычно ей нравилось, когда Лоретта оказывалась рядом: и чем чаще, тем лучше, – но на прошлой неделе Арлин совсем расклеилась, до того, что крестной не позвонила ни разу (мелочь, не прошедшая мимо внимания Бонни).

Голос Лоретты нарушил спокойствие:

– Не много-то ты о нем нынче толкуешь.

– О ком?

– Что значит, о ком? О том парне, по ком ты вся пылала.

– А-а. – Почему-то показалось, что Лоретта имела в виду Рики: факт, объяснить который она не могла и предпочла не упоминать. – Думается, я вроде как избегаю его.

– Что, не так хорошо покатило?

– Что?

– Сама знаешь. Спать с ним.

– Да нет. С этим все прекрасно.

– Я думаю!

– Славно было. На самом деле.

– У него, когда он раздет, намного больше шрамов? То есть, ты как бы дотрагиваешься до них повсюду, где трогаешь?

Арлин пальцами отвела волосы назад и пожалела, что больше не курит. Или о том, что нет под рукой пачки сигарет, чтоб можно было соскочить с вагона для некурящих. Когда он раздевался, шрамов было больше. Левый бок под ребрами и рука выглядят так, что не приведи бог. Только она не замечала этого до самого утра, да и не так уж это было важно.

– Нет, Лоретта. Не в том дело.

– У него нет шрамов, ну там…

– Что?

– Внизу.