Запорожская вольница

Ритуал «перекрещивания» казака, награждение его прозвищем диктовались и условиями, в которых происходила перемена имени, и самой личностью желающего присоединиться к сечевому товариществу. Чаще всего прозвища отражали внешний портрет, особенности характера, род занятий прибывших на Сечь. Головатый, Чуб, Бородай, Горбонос, Хмара, Побегайло, Сердюк, Чумак – казаки не ломали голову над придумыванием очередного прозвища. Одна голова да десять языков у казацких весельчаков. Нередко награждение прозвищем было если не тренировкой ума и сметки, то своеобразным развлечением для бывалых сечевиков, и экзаменом для новичков. Как должен был вести себя молодец, когда его называли, скажем, Пукалом, Курощупом, Товчигречкой, Дуроляпом или Пужайчередой? Кому-то эти клички казались обидными, оскорбительными, и они, случалось, даже с кулаками бросались на товарищей. Таких не уважали. Большинство все же выдерживали характер. Лишь подсмеивались над шутниками: «Хоть горшком назови, только в печь не сажай». Сказано на глум, а ты бери себе на ум. Пригодится и в походе, и во время разведовательной операции в тылу врага, и если вдруг попадешь в плен. С тех давних времен гуляют по Украине хлесткие сочные фамилии. Сегодня по обе стороны Днепра можно встретить и Жуйбатька, и Потихенченка, и Нетудыхату, и Недрыгайла, и Запупырченка, и Бабиродича, и Тягнирядна (по-русски – Крадиполотно; самый частотный и одновременно «неуважаемый» вид кражи у селян. – Примеч. ред.). Попадаются и такие совсем уж «чудернацкие» фамилии, как Валяйбаба, Заплюйсвечка, Покотипотылыця. Рассказывают, что во времена оные в одном приднепровском колхозе председателем был Непейвода, а его заместителем – Загубигорилка.

Наделение прозвищем преследовало еще одну цель – воспитательную. Тому, кто набедокурил, проявил нерасторопность, струсил в бою, подвел товарищей, могли прилепить такую кличку, что, по словам классика, «только плюнешь да перекрестишься, коли услышишь». Зато работяг, силачей, храбрецов, весельчаков награждали почетными звучными прозвищами, которые ко многому обязывали. Новое имя – новая судьба и другая жизнь. Пусть в диких краях за порогами. Но в чистом поле и на вольных ветреных перепутьях. Пусть в старой шкуре. Но с обновленной душой и обретенной надеждой…

В каких богов верили?

У Бога дней много, у казака забот не меньше. Мы не знаем, кому и как поклонялись первые плавневые поселенцы, степные отшельники. Дикая природа и ее грозные явления нет-нет да и наталкивали на мысль о существовании некоей высшей силы, что властвовала над всеми и вся. Так, например, один путешественник, дивясь неуемной гневной силе днепровских порогов, заметил, что «самая холодная душа и та невольно почувствует потребность в молитве и невольно ощутит близость всесильного Творца». Скорее всего, по примеру предков по случаю и житейским надобностям лугари и степные скитальцы верили в разных местных речных, озерных и полевых богов и божков, охранителей их скудных жилищ, курганов, пастбищ и торных путей.

Бог не без милости, казак не без счастья. Бог был для сечевика его переменчивой всесильной судьбой, которая, как и Бог, и отымет, и подаст, и вымочит, и высушит. На Бога казак всегда надеялся, однако и сам не плошал в суровом ратном деле. Победа над врагом – это прежде всего победа над собой, своими слабостями. Пограничная беспокойная жизнь, походы, постоянные стычки с противником закалили казака, выработали в нем приемы своеобразной внутренней защиты от страхов и сомнений. Однако, страдая от ран, постоянно заглядывая смерти в лицо, он полностью не мог избавиться от них. И тут часто спасала «вера в промысел Божий». За воином – право начинать бранное дело, за Богом – его заканчивать. Дважды силен тот, кому покровительствуют небеса, кто находится под их защитой.