Заповедь

«Алашка, мы пошли на сделку с совестью, смирились и, в конце концов, пожали плоды своего предательства идеалов молодости... Не пойми так, Алашка, что мы избрали этот путь и живем припеваючи, а тебя я толкаю на праведное дело, мол, терпи — ты наша совесть, разгроми Тросина... Ты можешь, конечно, иначе поступить: сделать два-три хода и предложить ничью Тросину, — зато сам глава администрации Борис Тотырбекович Кетоев вручит тебе ключи от трехкомнатной квартиры... НО КАК МНЕ НЕ ХОЧЕТСЯ, ЧТОБЫ ЭТО СЛУЧИЛОСЬ! И еще одно, Алашка. Сегодня я поняла, что душа моя не смирилась. Мой поступок вызовет много кривотолков, но поверь мне: БОЛЬШЕ НЕ МОГУ МИРИТЬСЯ С ФАЛЬШЬЮ... НЕ ХОЧУ! Прощай! Я больше никогда не потревожу тебя, Алашка. И выполни, пожалуйста, мою последнюю просьбу... Помоги Сослану! Он хороший парень и всей душой тянется к чистоте. Нельзя, чтобы его судьба была исковеркана в угоду фальши!.. Боже мой, КРУГОМ — ФАЛЬШЬ? Куда деваться?! Впрочем, жизнь сурова, она не прощает ничего. Так не бывает, чтобы в одном ты терпел ложь, а в другом был чист как стеклышко... Неправда, подлость обязательно аукнутся во всем... Расплата — неизбежна. Вновь прошу тебя, Алашка, разгроми Тросина... Лена».

Да, Лена, да... Я должен выиграть эту партию, потому как иначе получится, что я напрасно ушел в шахматы, потому что и здесь меня настиг Борис Тотырбекович... А я не хочу этого!.. Противлюсь этому!.. Ничьей не будет в этой схватке. Кто-то должен выиграть... Этим кто-то буду Я! Держись, Тросин!..

Я иду на «вы», гроссмейстер Тросин!..

***

... Турнир проходил в удивительно уютном здании Республиканского русского драматического театра, коллектив которого находился в отпуску... Его зал точно предназначен для шахматистов. Сцена, на которой свободно разместились десять столиков, мягкое, не раздражающее освещение, большие демонстрационные доски — чего еще надо участникам турнира? И для болельщиков большие удобства: зрительные ряды вблизи от сцены, отличный обзор и гроссмейстеров и партий; в то же время те, кому не хватает терпения на все пять часов борьбы, могут, не стесняя соседей, покинуть зал и принять участие в дискуссии или в сеансе одновременной игры, которые каждый вечер проводились в фойе...

Есть шахматисты, которые предпочитают появляться на сцене за полчаса до того, как судья пустит часы, и, подражая знаменитому Бронштейну, заранее усаживаются на свое место и долгим немигающим взором упираются в клеточки доски, мысленно представляя будущее сражение и заранее настраивая себя на борьбу. Я же прибывал на тур без десяти минут пять, ибо не любил маяться, дожидаясь начала игры. С таким расчетом времени «Мерседес» Бориса Тотырбековича Кетоева и остановился на площади Ленина. У главного входа собралась толпа болельщиков, приветствовавших шахматистов. Приблизившись, я услышал голоса, передававшие, словно эстафету, друг другу мою фамилию.

— Алан, болею за тебя! — крикнул по-осетински худощавый лысый мужчина в свитере и, показав кулак, добавил по-русски: — Не дай пикнуть Тросину!..

— Иди, иди, — потянул меня за рукав Петр Георгиевич и кисло усмехнулся: — Советчики! Из-за них, бывало, и я бросался очертя голову в омут. А в шахматах главное — трезвый расчет...

В фойе мне навстречу бросились журналисты.

— Всего один вопрос, — выставил передо мной микрофон телевизионный корреспондент, в то время как оператор направил на меня видеокамеру. — Алан Умарович, кто вас научил играть в шахматы?

Я усмехнулся, вспомнив коротышку Женьку, и коротко ответил:

— Одноклассник Женя Адоев.

— А кто был ваш первый тренер?

— Э-э, нет, — встал между нами Петр Георгиевич. — Это уже второй вопрос...

В гардеробной тренер значимо произнес, кивнув на висевшее на крайнем крючке легкое демисезонное пальтишко в клетку:

— ОН уже здесь... После того, как в прошлом году переболел воспалением легких, он очень следит за своим здоровьем...

Мы прошли за кулисы.

— Погоди здесь, — остановил меня тренер и шагнул на сцену.

— Твой стол опять в центре, на самом краю сцены, поближе к зрителям... И ОН уже там... Ну, дружище, держись! — хлопнул тренер меня по плечу: — Будь уверен в себе. Хренин сейчас побольше тебя волнуется...

Кивая на ходу участникам турнира, усаживающимся на свои места, я направился к столику, выдвинутому к краю сцены. Болельщики, на сей раз заполнившие весь партер, встретили меня аплодисментами.

Мельком бросив взгляд на прикрепленную к столу табличку со своей фамилией, я отодвинул стул. Тросин поднял глаза, тяжело приподнялся, протянул мне руку. Я крепко встряхнул ее раз, второй и отпустил...

Главный судья, в прошлом известный гроссмейстер, трижды чемпион страны, аккуратно положил на свой стол конверты на случай, если будут отложены партии, пересек сцену и, поздоровавшись с нами, торжественным жестом нажал на кнопку, пустив часы Тросина. Для верности он нагнулся к циферблату и, убедившись, что стрелка побежала, начал обходить и другие столы, нажимая на кнопки часов...