Запрещенная Таня

— Надеюсь, что нет, — ответила Танюша.

— Ну как знаешь, — отмахнулась Вика.

— Дело личное, — хмуро поддержала ее Маша.

— А вы все таки как решили с Павликом? — сменила тему Вика.

— Как решили? — не поняла Танюша.

— Ну, что делать будете? — пояснила Маша, — вы же после окончания твоей учебы решили пожениться.

— Наверное, и оженимся, — ответила Танюша, — пока ничего не менялось.

— А потом в Новую Москву, — поддела подругу Маша.

— Да, какая разница, — отмахнулась Танюша.

Вика и Маша переглянулись.

— Там, тоже люди живут, — протянула Вика, — а он все свое продавил?

— Что свое? — поинтересовалась Танюша.

— Ну, дешевую квартиру там и машину для себя, — пояснила Вика.

— Смотри подруга, — предупредила Маша, — переедете за город и все. Там и работы нет, тебе только в «Ашане» останется работать чурок строить.

— Да, а если карьеру е сделаешь, — пояснила Вика, — то всегда будешь от него зависеть. Он себе машинки менять будет, а ты с детьми в Новой Москве куковать.

— И что? — улыбнулась Танюша, — неужели это так важно.

— Еще скажи, что есть и более важные вещи, — усмехнулась Вика.

— Есть.

70

В мае сорок четвертого на майских праздниках выступил Жданов. Впервые с начала блокады Жданов выступил на людях. После снятия блокады вся советская власть спешила показаться ленинградцам.

На мероприятии, громко названном празднованием Первомая говорил Жданов. Безусловно, первым из местных вождей. На трибуну поднялся полный невысокий человек, явно больной и сказал несколько фраз. Говорил ни о чем. Но даже эта речь далась они ему трудно. Жданов постоянно срывался, что-то мямлил, заикался и тянул слова.

«Потерял навык», — усмехнулась про себя Татьяна.

Она знала, что Жданова убивала не блокада. И не ответственность за колыбель революции и северный фланг советского — германского фронта. Его убивал диабет.

Татьяна уже тогда слышала о скромности Жданова. О том, что он довольствуется гречневой кашей с котлеткой, а в качестве роскоши на столе диабетика Жданова стоит вазочка с диетическими пирожными.

А вот первый секретарь Кузнецов говорил хорошо. Вышел на трибуну вслед за Ждановы. Плеча развернуты, шевелюра густая и черная, жесты резкие. Быстро ярко и образно. Конечно, пообещал скорую, полную и окончательную победу над фашизмом. А так же быстрое восстановление города. Вот только воскресить мертвых не обещал. И не мог. Но разобрать развалины трудом еле живых ленинградцев — дистрофиков обещал. И восстановить движение трамваем с довоенным графиком обещал. Как и восстановление коммунального хозяйства для нужд живых. И было от этого особенно гнусно.

Жданов умрет вскоре после Победы. Доконает его лишний вес и слабое сердце.

Кузнецова расстреляют в начале пятидесятых по «Ленинградскому делу». Наполовину это будет борьба в сталинском руководстве, а наполовину возмездие за героическую блокаду. В последний вечер ему зачитают приговор и на электричке вывезут к свежее вырытой яме. Наверное, лучше перед пустой темнотой увидеть темное звездное небо. Во всяком случае, это лучше, чем получить пулю в затылок в крошечной обитой железом комнате, с пола которой только что смыта кровь.

Для всего человечества вопрос о том, может ли человек без совести испытывать муки совести остается открытым. Но для Сталина этого вопроса не было. Нет человек и нет проблемы. Так справедлив и человеколюбив был Иосиф Кровавый.

71

За неделю до своего ареста ее вызвал Натан Яковлевич. Он уже переехал в свой обычный кабинет — высокое начальство вернулось. Теперь Натан Яковлевич повеселел и теперь концентрировался на решении второстепенных вопросов. Было видно, что ему от этого легче. Подписал очередной эфирный лист и правь спокойно материал для следующего.

Татьяну он встретил на пороге своего кабинета.

— Выбирайте Татьяна Петровна, — громко сказал Натан Яковлевич, — Волковское или Пескаревское?

— Что?! — не поверила его словам Татьяна.

— А ничего страшного, — улыбнулся Натан Яковлевич, — есть разнарядка, от которой вы не можете отказаться. Надо героя-лениградца для торжественного выступления на одном из кладбищ. Тех, что покажут всю силу духа партийных и беспартийных. И будут символом крепости нашего, ленинградского духа. Выбор, конечно же, пал на вас. Как вы у нас есть символ сопротивления.

Татьяна посмотрела на этого человека уже давно потерявшего силу жить. Не так страшно, что выбор пал на нее, а вот объявить об этом выбор пал на него. У которого на этих кладбищах зарыта вся семья. А может и не на этих. Только он мог так просто и убедительно предложить ей поехать и сказать там речь. Нет, скорее прочить несколько строчек и отойти во второй ряд президиума. И не думать, что где в этих бесконечных рвах лежит ее Коля наскоро завернутый в серо-белую простыню.

Татьяна посмотрела на Натана Яковлевича, тот смутился:

— Я понимаю.

— И понимаю, вас понимаю. А вот их не очень понимаю. Можно просидеть три года в Казани с казенным пайком и теплой баней, но можно и объявить такое лично.

— Можно, — согласился он, — но мне это надо сделать по должности. Как творческому редактору.

— И почему они подумали, что я откажусь?