Зарубежная литература XVIII века. Хрестоматия научных текстов

Несомненно, своеобразие соотношения уже готового знания и жажды поиска у героев романов Дидро связано с авторской позицией и с отношением авторского «я» к герою романа. Одно из самых сложных проявлений авторской позиции предстает перед нами в романе «Жак-фаталист и его Хозяин» (1773–1774), «Жак-фаталист» – ярко выраженный роман-эксперимент. Такой эксперимент, результат которого не известен, или якобы неизвестен, самому автору. Эксперимент Дидро напоминает игру, результата которой никто не знает. Подчеркнутая в романе игровая стихия – не результат импровизации, но напротив – строгой продуманности. О продуманности говорит, например, повторяемость тем рассказов внутри романа. Дидро использует здесь тот принцип сократического диалога, который был ему хорошо знаком и который он не раз использовал, например, в «Племяннике Рамо»^<…>: обсуждение одной и той же темы на разных, все более сложных уровнях исследования. В данном случае такой повторяемой темой становится ситуация «обманутый обманщик», которая, кажется, таит в самой себе неотвратимость наказания порока, фундаментальную справедливость мира, целесообразность добродетели. (Эпизод с часами, пирожник, история Гусса, Гудсон, г-жа де ла Помере и др.). С другой стороны, повторяемость тем свойственна и традиции новеллистических произведений Возрождения: «Декамерону» Боккаччо, «Гептамерону» Маргариты Наваррской, «Новым забавам и веселым разговорам» Бонавентуры де Перье, то есть той традиции, которой, не скрываясь, подражает и Дидро^<…>. В этом отношении перед нами роман, построенный по принципу многовариантности, его можно условно назвать романом-фугой. В отличие от «Монахини» в сюжете «Жака-фаталиста» преобладают центробежные, а не центростремительные силы.

Иллюзия непредсказуемости развития сюжета создается в романе множеством литературных приемов, в том числе и постоянной полемикой с читателями. Препирательства с читателем, иногда грубоватые, часто насмешливые ответы на незаданные вопросы и извинения в ответ на непрозвучавшие упреки разрушают иллюзию достоверности, которая так дорога была французским романистам до Дидро. Монтескье, Кребийон-сын, Мариво, Руссо, да и сам Дидро в «Монахине» и многие другие стремились уверить читателя в документальной правдивости происходящего. Автор всего лишь посредник между читателем и тем, кто ведет дневник, пишет письма, составляет мемуары и дневники. В «Жаке-фаталисте» Дидро приоткрывает свое насмешливое лицо создателя и кукольника одновременно. <…>

<…>

Как уже говорилось выше, Дидро долгое время разделяет общепросветительское убеждение в том, что счастье равно добродетели. Для просветителей проблемы счастья и добродетели были связаны очень тесно, ведь деятельность личности рассматривалась двояко: как направленная на самое себя (проблема счастья) и как направленная на других людей (проблема добродетели). Уже названия работ по морали «Размышления о счастье», «Послание о счастье», «О счастливой жизни», «Опыт истинного счастья», «Храм счастья» говорят о том, что тема счастья была важнейшей для этики эпохи^<…>. Эвдемонистическая мораль эпохи Просвещения объявляет целью человеческой жизни счастье, а основным побудительным мотивом человеческого действия – стремление к счастью. Левек де Пуи писал, например, что человек совершенен лишь настолько, насколько его образ мыслей и действий способен привести его самым верным и коротким путем к счастью^<…>. Ламетри⁶ объявлял счастье даже выше истины. Если заблуждение приносит счастье, то оно оправдано: «Если природа обманывает нас к нашей выгоде, пусть она обманывает нас всегда. Воспользуемся даже разумом, чтобы заблуждаться, если от этого мы можем быть более счастливы. Тот, кто обрел счастье, обрел все»⁷. Почти все просветители говорят об удовольствии, доставляемом добродетелью. «Добродетельному человеку все доставляет удовольствие…, будем искать наше счастье в счастье других, это последняя ступень тончайшего сладострастия»⁸, – писал тот же Ламетри, а Мопертюи⁹, разделяя удовольствия на телесные и духовные, относил к последним наслаждение от созерцания добродетели^<…>.