Зарубежный детектив

Я человек по натуре мирный, и насилие любого рода мне всегда было отвратительно. Главенство мускульной силы над разумом — это сознательный отказ от всего, чем мы вправе гордиться. Панический страх, который я напустил на главных участников драмы, казался мне достаточным наказанием. Я вовсе не стремился к тому, чтобы история завершилась потоком крови. Как только Турньяк вновь окажется в руках правосудия, я создам комитет в его защиту, подготовлю общественное мнение, вручу Гажу беру все сведения, которые помогут отработать новые версии. Я продолжал надеяться, что справедливость наконец восторжествует. Вот почему мне очень бы хотелось разделять уверенность Элизабет, но, увы, она слишком плохо знала людей, ей было неведомо, на что может толкнуть человека страсть. Я лег спать, полный тяжелых предчувствий.

* * *

Утром я выждал время, чтобы было удобно позвонить комиссару Лаволлону. Я боялся услышать, что счет убийствам уже открыт. И немного успокоился, когда он мне ответил:

— Не волнуйтесь, доктор. Ничего страшного не случилось. Я уже удостоверился, что возможные жертвы покушения пребывают в полном здравии, хотя и не сказал бы, что разговаривают они излишне вежливо.

— Тем лучше!

У него тоже немного отлегло от сердца, поэтому он позволил себе пошутить:

— Ну что, доктор, за последние часы ваша вера в невиновность Турньяка, должно быть, пошатнулась?

— Напротив, дорогой друг. Я верю в нее все больше, по я не хочу, чтобы она была подкреплена убийством.

— Должен признаться, никогда бы не подумал, что вы в вашем возрасте сумели сохранить молодой задор. Поздравляю. Но, к сожалению, с моим профессиональным опытом трудно лелеять детские иллюзии. Кому, как не мне, знать, что нет на свете существа более хитрого, злого и порочного, чем человек. Вот почему, доктор, удостоверившись, что ночь прошла спокойно, еще раз все обдумав, я пришел к выводу, что наш мнимый простофиля Пьер Турньяк водит нас за нос. Может, он и был в Альби, может, и виделся с вашей дочерью, но все это, как и письма, только для отвода глаз. Не исключаю, что ему хотелось еще раз повидаться с Элизабет, возможно, любовь к ней — последнее светлое пятно в его преступной душе. Еще более вероятно, что в действительности он объявился в городе ради того, чтобы перепрятать награбленное в надежное место. Как бы то ни было, своими угрозами он отвлек наше внимание, мобилизовал полицию и безо всякого труда смылся. Обдурил нас, как детей, извините за выражение. Нам остается лишь делать хорошую мину при плохой игре, пускай другие ловят Пьера Турньяка, а я хочу пригласить вас поужинать сегодня в «Харчевню святого Антония», у нашего дорогого Жака Рие. Договорились?

— Почему бы и нет?

— Итак, до вечера, до восьми.

— До вечера, комиссар.

Я пребывал в состоянии эйфории весь день. Я играл в карты с Элизабет, рассказывал всякие забавные истории Аделине (и даже сумел в конце концов ее рассмешить.) Так что мы провели несколько приятных часов в полной гармонии. Даже мое заявление о вечерних планах не встретило серьезного отпора со стороны экономки, она лишь коротенько напомнила мне список блюд и напитков, к которым я не имел права прикасаться. Она выполняла свой долг, но без особой настойчивости, поскольку догадывалась, что я вряд ли прислушаюсь к ее указаниям.

Удалившись в кабинет немного передохнуть, я оперся на подоконник и вдруг почувствовал, что тревога вновь подкрадывается ко мне. А если Лаволлон ошибался? Если Пьер притаился в темном закоулке старого города и только выжидает время, чтобы нанести удар? Или, может, просто напуганный устроенной на него охотой, забился в угол и, точно раненый зверь, дрожит, слыша, как приближается лай натравленной на него своры? Мысль эта была мне невыносима, и я поспешил выйти из дому.

Кажется, я прочесал весь старый город, не столько рассчитывая встретить Пьера, сколько надеясь, что, увидев меня, он обратится ко мне за помощью. Я никого не встретил, никто меня не остановил. В изнеможении от своих бесплодных поисков я случайно вышел к собору и поспешил войти в последний приют моего отчаяния. Мой взгляд блуждал по цветным отсветам картин, я погрузился в молчаливое царство покоя, мира, незыблемости.