Пример такой галерейной серии представляют портреты Воронцовых конца 1780-х — начала 1790-х. С одной стороны, они прекрасно иллюстрируют служение художника идее индивидуальности, когда модель завоевывает себе пространство, определяется в самобытии; когда каждый персонаж находит свою реализацию в типических проявлениях и обстоятельствах, когда ощущение собственного достоинства, обаяние молодости, совершенство зрелости, мудрость старости становятся проявлением образной закономерности. Вместе с тем они призваны к совместному бытию. Центром всего ряда, безусловно, являются образы родителей: А. И. Воронцов (кон. 1780-х гг. ГРМ) — справа от жены и П. Ф. Воронцова (рубеж 1780–1790-х гг. ГРМ) — слева от мужа. Четыре портрета дочерей (Мария, родившаяся до 1777 г., Анна — в 1777 г., Екатерина — в 1780 г. и, наконец, Прасковья — в 1786 г.) составляют две зеркально симметричные пары, где изображение Марии, расположено справа от портрета Анны, а портрет Екатерины — справа от самой младшей Прасковьи («Портрет Марии Воронцовой», кон. 1780-х гг. ЕРМ; «Портрет Екатерины Воронцовой», кон. 1780-х гг. ЕРМ; «Портрет Анны Воронцовой», рубеж 1780–1790-х гг. ЕРМ; «Портрет Прасковьи Воронцовой», ок.1790 г. ЕРМ). И далее композиция «галереи» выстраивается либо зеркально симметрично (в центре — парные портреты родителей, справа от которых и слева от нас — Мария и Анна, а слева от старших Воронцовых — Екатерина и Прасковья), либо линейно, по убыванию старшинства (А. И. Воронцов, П. Ф. Воронцова, Мария, Анна, Екатерина, Прасковья).
Отметим, что в это же время в русском синтаксисе окончательно оформляются правила абзацев и красных строк, графически заявляющие права самостоянья человека и отдельной самоценности его идеи. Присовокупим и окончание процесса сложения в эту эпоху столового ансамбля фарфора, стекла, серебра.
Популярность во второй половине XVIII столетия парных портретов и редкость групповых (скажем, двойных) очень точно диагностирует состояние тогдашнего «Я», когда культура нашла уже средства запечатления его достоинства, но соединение с другими персонажами дается «закадрово», предполагается. Левицкий превосходно понимал эту сложность и чурался групповых изображений вне «роли». Редкое исключение — загадочный «Портрет В. И. и М. А. Митрофановых» (1790-е гг. ГРМ). Втиснутые в небольшой холст, расположенные на разных планах, решенные в свободной манере, персонажи приковывают наше внимание, задают загадку. Резонно предположить, что здесь, как и в дрождинском «Портрете А. П. Антропова с сыном и портретом жены», нарочито стерта рама «портрета в портрете» как граница между его изображением в ее изображении, тем более что результаты технико-технологических исследований отрицают возможность позднейшей дописки мужской фигуры. То есть перед нами — не «сам» Митрофанов, не портрет его, а образ. (Это могло быть, например, связано с ранней смертью Василия Ивановича, но мы, увы, до сих пор не располагаем никакими твердыми биографическими сведениями о семье Митрофановых.)