Застывшее время

На этом месте она вдруг поняла, что не хочет показывать свой дневник остальным – получается слишком лично. С одной стороны, так гораздо интереснее, с другой – она совсем не хотела, чтобы мисс Миллимент знала о ее чувствах к Зоуи, точнее, их отсутствии. В результате Клэри стала вести целых два дневника: публичный – для чтения на уроках, и тайный – для себя. Впрочем, последний она частенько зачитывала Полли. У той, в свою очередь, таких проблем не было. «О людях можно многое рассказать, – говорила она, – и у каждого есть положительные стороны». А еще Полли рисовала на страницах своего дневника – не то чтобы к месту, оправдывалась она; так, все, что в голову взбредет. Последние страницы пестрели изображениями крота: она нашла одного дохлого возле теннисного корта и училась его рисовать, пока он не завонял, и тогда пришлось закопать. Кроты получались очень хорошие – у них было особое, умильное выражение мордочки. Мисс Миллимент рисунки очень понравились. Она спустилась в кабинет Брига и разыскала книжку с иллюстрациями Арчибальда Торбурна. Правда, рисовал он в основном птиц, а Полли они не очень интересны.

«Возвращаясь к Зоуи – нет, больше не хочу. Могу только добавить, что если бы папа на ней не женился, то сейчас писал бы мне… если бы не женился на ком-нибудь еще».

Впрочем, все знакомые взрослые женаты, так что это вполне возможно, и она по-прежнему будет получать постскриптумы вместо писем.

«Лорд Бивербрук стал министром авиационной промышленности», – написала она в публичном дневнике. Какое чудное имя! Интересно, а есть леди Бивербрук? Она достала отдельный листочек и расписалась: «Кларисса Бивербрук». Смотрится впечатляюще, хотя для близких знакомых придется писать «Клэри Бивербрук».

Новости на этой неделе были неважные: линия Мажино, которую мисс Миллимент заставила их нанести на карты и которая представлялась ей в виде огромной, длинной горы, сплошь покрытой танками и пулеметами (а солдаты живут под горой в туннелях), не возымела никакого эффекта. Немцы просто обошли ее с севера – что вовсе не удивительно, однако взрослые почему-то удивлялись.

«15 мая, среда. Передавали, что немцы совершили массированный налет на Роттердам: тридцать тысяч убитых и раненых среди мирных жителей. Неудивительно, что Голландии пришлось сдаться. Теперь для Бельгии наступили тяжелые времена. Полли говорит, что все будет как в прошлый раз: немцы станут сражаться с нами и с французами во Франции. Вот-вот начнут копать траншеи, натягивать колючую проволоку, и так будет годами. Ужасная перспектива! Что же станет с Полли и со мной? Мы ведь не можем спокойно продолжать делать уроки с мисс Миллимент и постепенно стареть, совершенно отрезанные от мира. Полли говорит, что это наименьшая проблема, но как же человеку не беспокоиться за самого себя? Как бы эгоистично это ни звучало, ты живешь сам с собой, день за днем, и от этого никуда не деться. Думаю, меня охватит скука. Повезло Луизе – она учится в театральной школе, и ей разрешают ездить в Лондон с подругой.

Я не смогу жить в Брук-Грин в одиночку. По крайней мере, взрослые не позволят…»

Тут она представила, как живет одна. Встанет утром, поест хлопьев с молоком на завтрак (готовить не надо), наденет пальто, выйдет на улицу, сядет в автобус (у двери, так, чтобы всех было видно). После обеда пойдет в кино, а вечером вернется домой и пожарит отбивную – она ни разу не пробовала, но можно купить несколько запасных и тренироваться. Деньги… Наверное, придется что-то продать. В доме полно вещей – в шкафах, на чердаке, никто и не заметит. Если ей кто-нибудь особенно понравится – кондуктор в автобусе или сосед в кино, – она пригласит его домой на отбивную с коктейлем (она знает, как правильно смешивать напитки из папиного шкафчика). И если он окажется подходящим, она в него влюбится. Все это будет «вода на мельницу», как говорит тетя Вилли.