Затерянный исток

Амина исподлобья взирала на закутанных в цветастые платки с обилием украшений даже в носу женщин из знати Сиппара и, натыкаясь на их пренебрежительные взгляды, пронзалась тошнотворной мыслью, что рабы, добровольно обрубившие краски собственной жизни, осмелились жалеть свободных. Не те рабы, которые не смогли расплатиться с долгами и не те, кого насильно пригнали в Умму служить богачам.

Амина не ведала, что группа последователей Ташку существовала в Умме давно, но никто даже не упоминал о ней в силу ее незначительности. Не ведала она и то, что к группе этой сразу после загадочной смерти Сина примкнул Арвиум, пообещав им за военную поддержку неплохие должности. Уже после турнира царь понял, что земляки не примут его начал. Наводящие беседы с приближенными к трону окончательно убедили его в этом. И он испугался. Испугался Амины, которая в их глазах имела куда большие полномочия последнего слова, испугался толпы под балконом. Испугался, что не выдержит бремени свалившегося положения, но не желал обнажать этого перед другими и просить обучить его. А столь словоохотливый доселе Этана почему-то хранил тяготящее молчание. И Арвиум оттолкнулся от народа, который никогда, оказывается, не был ему родным, не желая оспаривать эту незаслуженную убежденность. А Сиппар, к культуре которого он прикоснулся совсем недавно, нежданно раскрыл ему объятия в этом давящем на него конфликте.

Хатаниш ни разу не пошевелилась за празднество, погребенная под обилием цветастой ткани. Амина пораженно наблюдала за покладистостью ее ресниц, устремленных на собственные туфли, заменившие сандалии. Она сомневалась даже в том, что Арвиум вообще сообщил первой жене о появлении второй. Амина с тоской думала, что, должно быть, Хатаниш, как и многих женщины, не учуявшие подвоха в новых дуновениях общественного уклада, были заражены разлагающим желанием лишить себя чего-то. Неожиданно Хатаниш подняла голову и одарила Амину ненавидящим взором.

Амина понимала, что сама идентично восседает во главе стола, упорно стараясь не поднимать взгляд ни на кого из громогласных гостей, то и дело восхваляющих красу невесты и умиляющихся новоиспеченной парой в перерывах между поеданием жареной утятины с золотых тарелок. Амина едва удерживалась, чтобы не скривить рот, ибо только вчера большинство этих людей разглагольствовали об ужасах, творящихся в Сиппаре и помогающих им почувствовать себя лучше в тисках собственного положения.

С пожиманием плеч совершился переход от обобщенной сцепленной с природой формации к донельзя прямолинейному, однословно все объясняющему течению, которому суждено было остаться в памяти поколений четко законспектированными догматами. Невесомый флер потустороннего и недоговоренного, до того пронзающий все людские проявления и позволяющий интерпретировать происходящее с разных углов, начал вытесняться в область сакрального и рассеялся перед оголтелостью четко прописанных сюжетов.

Амина в силу своей судьбы, не богатой травмирующими событиями, воспринимала цивилизацию как процесс созидания, когда окружающие заражались идеями друг друга с немыслимой скоростью и раскрашивали их каждый на свой лад в рамках дозволенного временем и собственным потолком. Сидя на своей нежеланной свадьбе, она смекнула, что не всегда течение событий знаменует прогресс, а так называемые двигатели времени добиваются успеха, зачастую высасывая чужую кровь. А история ей подобных – не только удивительные открытия и доблесть, смоченная красотой момента и костюма, но и низменные проявления, алчность, ревность и непонимание недопустимости разрушения созданного другими. В этот момент она припомнила полузабытое предание – древние воспринимали время как божественную змею, по которой можно перемещаться, двигая кольца по ее чешуе. Вот и они сейчас за этим столом обратили время вспять, отодвинув кольца змеи к ее голове.

Покорно она позволила новоявленному царю взять себя за руку выше локтя и встать из-за стола под сальные взгляды присутствующих мужчин. Узкобедрость Арвиума больше не внушала исконного желания приблизиться. В захваченном городе бежать уже было некуда, да и держал муж ее крепко. На выходе из зала стоял Этана и не смотрел на нее. Из-за наклона головы волосы закрывали ему глаза. Амина скользнула по нему отсутствующим взглядом, как по искусно вырезанному столу, за которым они сидели. Этана словно почувствовал это, потому что приподнял голову, но тут же опустил ее вновь. Ему горько было понимать, как сломали их обоих.

41

И вот Амина осталась наедине с Арвиумом в богато убранной спальне. С мужчиной, который столько времени был предметом саднящих грез и подавляемых брожений. Только вот теперь его прикосновения разливались по ее коже неподдельным отвращением. Одновременно хотелось оттолкнуть его и позволить продолжить, чтобы он не убил ее. Она заклинала себя окаменеть и просто пережить происходящее, переместившись куда-то за пределы досягаемого взглядом. Теперь ему все можно. Он всегда упивался этим допущением.

– Вот мы и вместе, – прошептал Арвиум с очаровательной улыбкой.