Мать Ифанны сидела в одной из гостиных поместья. Алдит было немного за сорок. Густые золотистые волосы и синие глаза, от взгляда которых не ускользало ничто, – прекрасна и холодна, как зимнее утро. Мер так и не сумела полюбить ее, но сама оказалась полезным инструментом, и ее скоро стали ценить на вес золота. Она помогала контрабандистам на море, ворам в стоках и гротах и, пожалуй, самое главное, была правой рукой Ифанны. Прочие воры и карманники научились доверять ей, принимать от нее приказы, видеть в ней личную заклинательницу принцессы. К тому же она была добра к ним, знала всех по именам и в холодные ночи при помощи магии подогревала им вино.
В те дни своего клейма она не скрывала, только не в гильдии. Молодые воры даже видели в нем знак почета.
«Да, – говорила Мер, – я принадлежала князю, но он меня не удержал».
Мер не то чтобы лгала, просто приукрашивала правду на свой вкус. Она ведь сбежала от князя. Только не говорила никому, что ей до сих пор снятся кошмары, в которых ее держат за подбородок холодные пальцы, пахнет паленой кожей и вспыхивает ослепительная вспышка боли, когда к скуле прижимают раскаленное железо.
Она сбежала. И это было самое важное.
Нашла новый дом.
– Да, дорогая, – ответила дочери Алдит, наливая чай. Ифанна восседала в деревянном кресле с высокой спинкой, как и подобало ее положению, а Мер стояла за креслом, как подобало ей. – Каретники в этом месяце припозднились с платой.
– Ну так пошли мытника, – сказала Ифанна. – Что мне там делать? Украсть эти деньги?
Алдит взяла чашку длинными пальцами.
– Мытник не нужен. Каретники раньше всегда платили вовремя; видимо, что-то не так: пожар случился, либо напала какая-то хворь. Ты идешь потому, что гильдии нужна дипломатия, а не мечи. И если ты однажды собираешься управлять гильдией, тебя должны знать в лицо. Думать о тебе как о госпоже и хозяйке, а не как, – она пошевелила пальцами, словно прогоняя комара, – о мелкой бесчиннице.
Ифанна вскинулась:
– Мои дела – не мелкие.
– Значит, гнилые ошметки из мясной лавки сами себя забросили в восточные казармы стражников? – пробормотала Алдит.
Мер кое-как сдержала улыбку. Идея принадлежала ей: на ту проделку они с Ифанной решились, выпив украденного вина; залезли на крышу соседнего дома и закинули в окна казармы требуху, а после, хихикая исподтишка, скрылись в густом тумане.
– Ступай к каретникам, – велела Алдит. – И выясни, что помешало им уплатить подать.
Ифанна схватила чашку, залпом осушила ее, отчего мать поморщилась, и встала.
– Ладно, будь по-твоему.
Затем они с Мер покинули гостиную. Оказавшись за дверью, Ифанна замедлила шаг и поравнялась с Мер. Наедине никаких различий между ними Ифанна не терпела: она полагалась на Мер так же, как Мер полагалась на нее.
– Налоги, – улыбнулась Ифанна, но в уголках ее рта образовались морщинки. – Вот что мне поручают. Собирать налоги.
– Она, в общем-то, права, тебе надо бывать на людях, – сказала Мер. – В гильдии знают, что ты – наследница, но это должны знать и остальные. Лучше устанавливать свою власть шаг за шагом, а не захватывать ее, если с матерью вдруг что-то случится.
Ифанна фыркнула:
– Вот теперь ты говоришь прямо как она. Идем. Хотя бы прогуляемся с утра.
Надев плащи с капюшонами, они двинулись тенистыми переулками, а по пути Ифанна остановилась и купила у лоточника свежей малины.
Каретники занимались своим ремеслом на южной оконечности города, где постройки редели, уступая место прибрежной полосе. Мер, как ей и было положено, осталась у деревянной изгороди, а Ифанна отправилась в мастерскую. Кареты отлично подходили для контрабанды, и у воровской гильдии с мастерами был уговор: пониженный налог в обмен на тайники в каретах, которые затем продавались ворам. Соглашение заключили давно, и Мер не сомневалась: или каретники просто забыли прислать человека с данью, или случилось еще какое недоразумение.
Но когда подруга вышла из мастерской, Мер поняла: что-то не так.
Ифанна всегда улыбалась, улыбка служила ей и броней, и юрким кинжалом, которым она обезоруживала врага и маскировала собственные страхи. От вечных усмешек и широких улыбок в уголках ее рта даже залегли морщинки.
Однако сейчас, когда она вышла на солнечный свет, улыбки как не бывало.
– В чем дело? – спросила Мер.
Глядя куда-то за горизонт, Ифанна очень медленно проговорила:
– Есть один… груз. С ним кое-что стряслось. Мне надо пойти и разобраться. – Каждое слово она произносила с усилием. Затем встряхнула руками, будто смахивая с них паутинку. – Я все сделаю сама. Подождешь во дворике позади часовни? Той, что у Мельничного переулка?
Мер взяла ее за руку и легонько стиснула:
– Я с тобой, если хочешь.
Губ Ифанны коснулся бледный призрак улыбки.
– Хорошо, но только не в этот раз. Если ты права, то люди за пределами гильдии должны видеть мое лицо. А вот твое – нет. Подожди, пока я все улажу. – Она порывисто обняла Мер, накинула капюшон, и в солнечном свете мелькнул вихрь ее темных волос.
Мер не спеша отправилась к церковному дворику, петляя по знакомым извилистым улочкам и высасывая застрявшие в зубах малиновые косточки.