Заветная вода

Андрей Ильич действительно, несмотря на мешковатую, немного комичную фигуру, работал очень хорошо — он так тщательно вымел пол, что во всем коридоре не осталось ни соринки. Мария Тихоновна, которая со своей тягой к романтике промахнулась, избрав для домыслов апатичного Сеню, теперь была довольна в полной мере. В самом деле, было что-то приятное в том, как этот тихий Андрей Ильич старается угодить грубоватой Зинаиде Осиповне, напоминающей скорее гренадера в юбке, чем прекрасную даму сердца.

День длился бесцельно. Набравший скорость поезд иногда вылетал, как к глотку свежего воздуха, к поселкам и станциям, но тут же окунался в безлюдные леса. Высоченные, с побитым хвойным оперением, елки напоминали стрелы, нацеленные в небо. Звучали странные, дивные для русского уха названия. Казалось, что пассажиры оторваны от мира, и среди этого бесконечного стука колес не верилось, что где-то сейчас рвутся бомбы, гремят по дорогам танки и падают солдаты, сраженные пулями. Однообразный стук выматывал нервы, и Петру было так томительно, что он в этой глухомани был отрезан от настоящих событий, что у него заныла воспаленная голова, и скоро он почувствовал, как его лихорадит.

Все тело налилось пластунской, свинцовой тяжестью. Кровь колотилась в висках, в такт колесам. Кажется, он заснул. Кажется, он застонал во сне. Вагон трясло. Петру приснилось, как в солнечный, но холодный день с козырька их капитального московского дома капает с сосулек вода, барабаня по лужам. Все тело охватила мартовская стужа. Ломило переносицу. Он хотел достать из мешка свитер, но не мог пошевелиться и только засучил ногами по полке. Захотелось, как в детстве, у дедушки, забраться на печку и залезть под колючий, отдающий псиной тулуп. Кажется, он разлепил глаза. Над ним стояли перетрусившие Мария Тихоновна и Прохор Николаевич. За их спинами гневно восклицала раздосадованная Зинаида Осиповна:

— Не хватало в военное время заразу разносить! Снимем обоих на ближайшей станции… я, милый мой, хорошо знаю, что такое карантин.

Звуки ее голоса были стеной, о которую бессильно, как бабочка, бился отчаянный Сенин дискант:

— Он не заразен!.. Нам надо в Москву!..

Мария Тихоновна, не сводя глаз с Петра, укоризненно качала головой. Ее восковое личико скорбно заострилось.

В купе влетел дрожащий Сеня.

— Пить… — проговорил Петр, заметив, как Сеня сразу схватился за спрятанную под рубахой фляжку, инстинктивно пряча свое сокровище.

Откуда-то подали воду, и Петр жадно ухватился за стакан. Вода была тепловатая. Зубы стучали о стекло, по щеке полилась убежавшая струйка.

— Вам, похоже, в больницу надо… — проговорил со вздохом Прохор Николаевич.

Сеня нагнулся к лицу Петра, и тот почувствовал гниловатый запашок нечищеных зубов.

— Скажите, где ваш ножик, — прошептал мальчик.

— Зачем тебе?… — пробормотал Петр.

Сенины глаза засверкали маньяческим блеском. Петр даже испугался, что сумасшедший мальчик, которого неожиданное препятствие возбудило до клинического пароксизма, чего доброго, кого-нибудь зарежет.

— Нам нельзя, чтоб сняли, — пробормотал Сеня тихо. — Нам в Москву надо.

Кто-то выходил из купе, входил снова. Кто-то толкался в дверях. Потом Петр услышал, как душераздирающе ахнула Мария Тихоновна, и увидел, как на измятой простыне вспыхнула алая капля. Петр поднял глаза, и ему словно почудилось во сне, что по Сениному лицу течет кровь — и курьезно пришло в голову, что за дни, проведенные вместе, он не замечал на мальчике, перенесшем травму, каких-либо видимых повреждений.

— Полотенце! Перевязку!… - пробовал было распоряжаться Прохор Николаевич, но Сеня негромко обратился через его голову к Марии Тихоновне:

— Помогите, мне бы воздуха… подышать…

У Марии Тихоновны задрожали руки, но она взяла Сеню под локоть и вывела в коридор. Петр не видел, что там творилось. Мимо проходили люди, кто-то спрашивал, в какой стороне вагон-ресторан, кто-то вскрикивал, завидя окровавленное Сенино лицо, Зинаида Осиповна воскликнула даже весело: "Еще не легче!", и потом как-то строго, с металлом в голосе прозвучало:

— Я врач. В чем дело?

— Не смотрите на меня, — заговорил Сеня.

Петр уже успел привыкнуть к горячечной, но все равно безразличной, без оттенков, негибкой речи своего спутника.

— Тут человек после операции… скажите им, что он не заразный! Скажите им, чтобы не снимали с поезда!..

Блеснули стеклышки очков. Над Петром, развернув плечи и заслонив свет — словно птица раскинула крылья, — наклонилась решительная женщина с глазами навыкате. Гладкая блуза, перетянутая ремнем. Широкий нос. Руки как у молотобойца.

— Возьму свою сумку, — сказала женщина и скомандовала: — Выйдите все.

— Я с ним, мы вместе, — проговорил Сеня. — Скажите им!..