Заветная вода

Его со стремительно набегающим свистом прервал многотонный встречный состав. Петр, пока за окном в мути паровозного дыма пролетали платформы с песком и щебнем, уныло вздохнул, понимая, что Сеню изводит та же идея фикс, которая, напав на первый попавшийся объект — на оборотистого, неприметного Андрея Ильича с его вбитой в плоть и кровь наукой мимикрии, — захватила его немудреное сознание и бегает по кругу, меняя логику и путая следы.

Миша пренебрежительно фыркнул.

— Он кто? Никто, пустое место! Раз плюнуть — его тут близко не будет…

Петру не хотелось вмешиваться. Он только подумал, что непосильный труд, перемещающий Сеню из сибирского захолустья в столицу, рискует обернуться каторгой и что мнительному мальчику просто-таки неймется искать на каждом шагу конфликты и неприятности, особенно обременительные сейчас, в военное время. Впрочем, сейчас Сеня ввязывался в стычку опосредованно, чужими руками, а Петру по большому счету не было дела ни до Миши, ни до приблудного Андрея Ильича. Как бы они, науськанные Сеней, ни стакнулись между собой, получившийся скандал не затрагивал ни Сеню, ни Петра, ни путь, который должен был завершиться в медучреждении профессора Чижова. Пусть грызутся, как хотят — если ума не хватает.

Он даже не выговорил Сене, который вернулся в купе заметно обнадеженным, что тот поступает безответственно. Миша исчез, и Петру, когда рядом с ним отсутствовал этот бурлящий и фонтанирующий непредсказуемой энергией организм, стало спокойнее. Блаженное молчание. Стук колес. Бесконечная зеленая скатерть с нахлобученным сверху небом. Дребезжащее клацанье железки под вагоном. В обгонявшем их поезде Петр, среди безликих одинаковых кузовов, увидел на открытом транспортере внушительный танк и был доволен, что узнал красавца КВ. Широколицый, невозмутимый красноармеец с винтовкой проплыл мимо, отгороженный перилами, следом за танком — и Петру показалось, что он встретился глазами с часовым, охранявшим боевую технику, и что получил от человека с ружьем какой-то бодрящий посыл.

Миши не было долго, и Петр уже заподозрил, что охотник и его жертва ненароком увлеклись выяснением отношений и слезли с поезда на каком-нибудь полустанке. Сцепились и слетели кубарем. Сеня тоже забеспокоился, и злорадному Петру было видно, как метается туда-сюда по верхней полке разноцветная шапочка.

Потом Миша влетел как вихрь — веселый, раскрасневшийся, взъерошенный. Брякнулся на полку и радостно потер большущие руки с синеватой сеткой натруженных вен и с толстыми, как обрубки, пальцами. С застарелой грязью под ногтями и с расчесанными пятнами комариных укусов. Но невредимый — без следов драки или заварушки, отягченной телесными повреждениями. Петр облегченно усмехнулся — Миша на поверку оказался разумнее, чем он опасался.

— Порядок. — Миша похлопал себя по карманам. — Я с прибылью. До Москвы теперь еду как богач. И в Москве хватит на первое время… хорошо, ты мне этого лопуха вовремя сосватал.

Сеня растерялся и на некоторое время потерял дар речи.

— Припугнул? — пролепетал он, чуть не плача. — Убрал?..

Миша запрокинул голову и победно погрозил Сене пальцем с траурным полумесяцем кривого ногтя.

— Я тебе! — сказал он. — Такого жирного кабанчика надо беречь как зеницу ока. Я его, пока доедем, еще пару раз на слабо возьму…

— Он и тебя облапошил, — проговорил Сеня убито. — Обвел вокруг пальца. Я же говорил, он опасный…

Миша отмахнулся от назойливого советчика огромной лапищей и уставился на Петра. В его голубых глазах горело торжество. Он гордился, что меняется ролью с попутчиками и что теперь уже они переходят в разряд нахлебников, в то время как он — хозяин положения, который заказывает музыку, — может покрасоваться и покуражиться, как тороватый коробейник, перед неимущими голяками.

— Что, граждане-товарищи? — спросил он, улыбаясь во весь рот. — Гуляем? Порядок…

Скоро он рысью убежал на промысел. Разочарованный Сеня затих и, казалось, вжался в полку. Петр смотрел в окно. Там тянулись некрашеные серые домики и кособокие крыши приземистого, уходящего в овраг села. Кладбищенские кресты под ветками, поля до горизонта, вывернутая глина непролазных дорог, пестрые коровы, вызывающие в соседних купе, у оторванных от природы городских детей, бурный восторг. Потом — сторожевой пост, забор с колючей проволокой. Поезд взмыл над землей, и на фоне наклонившейся к ним слоистой облачности замелькали массивные фермы моста.

На очередной станции опять стояли долго, и Петр, когда остановилось движение за пыльными стеклами, исчерканными потеками дождя, едва не задохнулся в спертом и пивном вагонном воздухе. Глотать эту газовую смесь было невыносимо, и он спустился по железным ступенькам на межпутевой гравий, куда охотно высыпало временное население — поездные кочевники. Хотелось спросить кого-нибудь: что сказали в последней сводке? Как там на фронте?

И — раз уже эта гибельная мысль, подброшенная полуспятившим Сеней, закралась и в Петрову голову — а что Сталин? Может, передали какое-нибудь сообщение?