Утром проснувшийся Петр застал в их купе уютную, даже милую картину: девушка сидела за столиком и с аппетитом ела вареное яйцо, к которому кто-то раздобыл щепотку соли. Бравый майор — свежевыбритый, прямой, как палка, в опрятной гимнастерке, застегнутой на все пуговички — довольно косился на новую соседку. Его начищенная до блеска ременная пряжка со звездой сияла на все купе. Сеня тихонько копошился наверху, но сильнее всего оказался поражен свалившимся на них чудом Миша, который, вжавшись спиной в переборку и неестественно выгнув шею, не сводил с девушки вытаращенных глаз. Мятая толстовка, взъерошенная шевелюра, подбородок со свежими царапинами носили следы неуклюжих попыток худо-бедно привести себя в порядок — но непривычный к светскому этикету Миша явно проигрывал умелому майору в эффекте, производимом на девушку.
Она поправляла на коленке серое струящееся платье и спокойно, с долей здорового кокетства, без которого она глупо бы выглядела в компании четырех незнакомых мужчин, рассказывала о себе. Ее звали Валей, и она, как все присутствующие, ехала в Москву.
— Тетку хоронила, — говорила она, не выказывая огорчения, и в ее серых хрустальных глазах с чистыми белками играла горькая улыбка. — Думала, несчастье — никого из родни не осталось. Одна. А оказалось, несчастье — вот оно… война. Ну, если что, убиваться по мне некому будет — я же военнообязанная… медсестра.
Присутствующие согласно, выпятив грудь колесом, заявили на разные голоса — даже Сеня что-то квакнул, — что они тоже, как слезут с поезда в Москве, сразу побегут в военкомат.
Дорожная беседа шла вполне мирно, если бы Миша каждую минуту не выбивался из рамок пристойности. Он чрезвычайно нелепо и вульгарно — как умел — бросился бороться со спутниками за Валину благосклонность. Со стороны это смотрелось скверно, и только несомненный Валин такт — на ее лице читалось, что она привычна и к навязчивым ухаживаниям, и к щекотливым, а возможно, рисковым ситуациям, с которыми умеет справляться, — держал разговор на грани приличий. Что за ее плечами немалый и очень непростой опыт, было видно сразу — по тому, как она капризно кривила губы, густо подведенные малиновой помадой, по тому, как невозмутимо поводила плечами и как сдержанными, но искренне веселящимися чертиками прыгал взгляд ее много повидавших хрустальных глаз. Но, если девушка была выдержанна и невозмутима, Миша казался одержимым. Он фонтанировал пошлыми анекдотами, смеялся во все горло собственным шуткам, несколько раз порывался взять Валю за руку — девушка неизменно отодвигалась, а Сергей Кириллович зловеще хмыкал — и в общем, напрашивался на скандал, который грозил вспыхнуть в любую минуту.
Пожалуй, только майор, который на самых лихих Мишиных заносах многозначительно щурил злые, пронзительные, как сталь, глаза на закаменевшем лице, удерживал захваченного дурным вдохновением Мишу от того, чтобы бросить поводья и пуститься во все тяжкие, плюнув на чужое мнение. Заскучавшего в дороге Петра сначала забавило такое тотальное умопомешательство — потом оно стало его беспокоить не на шутку. Ему было неловко наблюдать за неприличной сценой. Он вышел в коридор, опустил окно и приник к проему, вдыхая теплый воздух, бьющий в лицо. Было заметно, что с каждым километром меняются ландшафты. Заборы, эстакады, городки. Угольная пыль, промышленные трубы, дым. Стрелки, семафоры. Водонапорные башни, обшарпанные теплушки. Натруженный уральский пейзаж — Сибирь осталась позади. Поля. Южные противоветровые, четырехскатные крыши. И монотонный, выматывающий стук колес, который сейчас Петра, неоднократно и безболезненно осваивавшего Транссиб в оба конца, уже совершенно измочалил.
Сергей Кириллович тоже вышел в коридор. Заглянул в окно. Трепещущая занавеска легла на его широкое лицо. Немедленно за его спиной с решительным грохотом задвинулась дверь и защелкнулся замок.
Такой выходки от Миши не ожидали. Петр с вопросительной тревогой покосился на Сергея Кирилловича, но тому некогда было переглядываться с попутчиками — он уже тряс замочную скобу.
— Валя, вы слышите меня? — прогремел он оглушительно. — Открой немедленно! — Он врезал ладонью по двери. — Проводник! Ключ!..
Но Зинаида Осиповна, как назло, была далеко. Ее Андрей Ильич, который, когда не надо было, вечно маячил рядом, тоже отсутствовал. Пока майор ревел и сражался с дверью, сбежались пассажиры, заплакали дети, кто-то заголосил и закликал милицию. Потом из купе раздался негромкий голос:
— Сейчас… — повернулся ключ, показался безразличный Сеня.
Петр даже забыл, что тот тоже находился в купе — майор, видимо, тоже.
— Не кричите, — пробормотал Сеня, пока майор через его голову осведомлялся у Вали, все ли у нее в порядке.
— Мы с ним уговорились — на руках бороться. Если я верх возьму, он от Вали откажется.
Валя неестественно улыбнулась, приняв Сенино заступничество за галантную шутку. Майор, готовый расправиться со всеми, кто станет на его пути, даже хохотнул от неожиданности.