Зависть богов (СИ)

** Герцог Монмутский - внебрачный сын Карла II. Поднял мятеж против короля Якова и был казнен.

========== Глава 6. Третий закон робототехники ==========

— Мартин, отдай комм.

Корделия трезво оценивала свои возможности. Догнать киборга, а тем более снять с его руки подаренный ею комм шансов нет. Мартин, не прилагая усилий, грациозной, неуловимой тенью перемещался по гостиной, отступая то за прозрачную колонну, то за струящееся из вазы растение, то за парящую чашу с разноцветными угольками. К счастью, за пределы дома он выйти не мог. Корделия успела приказать искину заблокировать дверь.

— Мартин, пожалуйста, не вынуждай меня.

Она могла воспользоваться хозяйскими полномочиями и приказать. Чтобы ее просьба перешла в повелительное наклонение, ей достаточно было произнести установленный маркер — назвать Мартина DEX’ом, и тогда система из ее врага обратится в сообщника, в безупречного экзекутора, действующего изнутри. Процессор задействует имплантаты, чтобы зафиксировать мышцы и направить их на желаемое человеку действие.

Мартину будет больно. Очень больно. Но он все равно будет сопротивляться. Как сопротивлялся и прежде. У него в этом немалый опыт. Сразу не сдастся, не уступит. Одолеть своего кибернетического «близнеца» не сможет, ибо тот априори сильнее, но будет биться с ним, даже если вероятность победы окажется равна десятой доли процента. Чего стоят мягкие мышечные волокна в противостоянии с несокрушимыми наноимплантатами? Волокна будут рваться и кровоточить. Как было уже не раз. В мышечных тканях Мартина множество крошечных шрамов, следов этого внутреннего иссечения, знаков невидимой схватки. Неужели Корделия добавит ему еще?

— Мартин, пожалуйста, отдай мне комм.

— Нет, — ответил он и снова отступил.

Корделия вздохнула. Она допустила ошибку. Просчет, который как нельзя лучше подпадает под изречение давно забытого политика. Чем конкретно знаменит этот политик, был ли полезен или, напротив, токсичен для государства, давно никто не помнит, а вот изречение осталось. «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Корделия тоже хотела, как лучше. Хотела уберечь Мартина от ночных кошмаров, но сделала это самым примитивным и недостойным способом — прибегла ко лжи. И это она, так гордившаяся их доверительными отношениями. Сама добивалась его доверия и ему же в этом доверии отказала. Не призналась сразу, по какому поводу ей звонил Генри Монмут.

Да, у нее есть причина, есть оправдание. Набегавшийся с волнами наперегонки Мартин выглядел таким счастливым, таким по-детски безмятежным, что нарушить это хрупкое забвение, это исцеляющее беспамятство показалось ей чрезмерно жестоким. Все равно что полоснуть ножом по доверчиво протянутой детской ручке.

Он только начал все забывать, приноравливаться к иному, более гармоничному устройству вселенной, начал выздоравливать, восстанавливаться не только на уровне телесном, а где-то в модусе неосязаемом, глубоко человеческом. О человеке, наверно, сказали бы, что он сращивает душевные раны.

Корделия, не колеблясь, сказала бы так и о Мартине. Даже скорее о Мартине, чем о некоторых, известных ей прямоходящих, но сам Мартин это отрицал, упрямо отделяя себя от людей. Она не настаивала. Пусть будет психическое увечье, контузия, которую предстояло компенсировать деликатностью и заботой. Времени прошло так мало, что одно неосторожное движение, тревога, стресс могли сорвать едва наросшую защитную корку. Мартин едва научился улыбаться. Не потому, что этого не умел киборг, лишенный соответствующего программного блока, а потому, что об этом забыл человек.

Конечно, Мартин умел улыбаться. Никакие дополнительные программные установки для управления лицевыми мышцами ему не требовались. Умения были врожденными, как у младенца. Младенец улыбается матери, ведомый первым зародившимся чувством довольства и сытости. Наверное, и Мартин в первый год жизни, когда еще не знал боли и страха, точно так же ей улыбался. И даже смеялся. Потому что тогда он был человеком и не сомневался в своей человеческой природе. Люди умеют смеяться, умеют сердиться, умеют плакать. Это называется эмоции.

А потом ему доходчиво объяснили, что он не человек, он киборг, а у киборгов эмоций не бывает. Они не умеют ни смеяться, ни плакать. И он должен забыть эту неуместную человеческую слабость. Он — машина, всего лишь машина. Он даже боль не должен испытывать. Ах, испытывает? Так это остаточное явление, его глупая вера в собственную человечность. Эмоции тоже никуда не делись, но Мартин научился их прятать. Загонять так глубоко, что тестировщики не могли их вырезать даже скальпелем. Улыбка? Какая улыбка? Смех? Он забыл, что это такое.

В первый раз Мартин улыбнулся, — очень робко, тенью, — когда впервые вышел из дома и отправился с Корделией на прогулку. В парке они заметили играющих зверьков, геральдийский аналог белок, но более крупных и жесткошёрстных, чем отличались все представители местной лесной фауны. Белки явно находились в прекрасном расположении духа, носились друг за другом, высоко подпрыгивали и едва не крутили сальто. Забавное зрелище.