До сих пор мы обсуждали человека несчастного; теперь перед нами встала более приятная задача: обсудить человека счастливого. Беседы с друзьями и книги, сочиненные некоторыми моими друзьями, почти убедили меня в том, что в современном мире счастье едва ли достижимо. Однако мне кажется, что такая точка зрения может быть опровергнута при интроспекции, путешествиях за границу и внимательном выслушивании моего садовника. Несчастья моих литературных друзей я рассмотрел в предыдущих главах; далее же я хочу обозреть счастливые истории и познакомить читателя с теми счастливыми людьми, с которыми мне довелось столкнуться в жизни.
Счастье бывает двух видов, хотя, конечно, между ними имеются промежуточные ступени. Те виды, которые предлагается различать, можно обозначить как счастье простое и затейливое, или как животное и духовное, или как счастье сердца и счастье ума. Какое именно обозначение в итоге мы выберем из этих альтернатив, зависит, конечно, от гипотезы, требующей доказательства. На данный момент у меня нет намерения что-либо доказывать, я лишь описываю положение дел. Быть может, простейший способ охарактеризовать указанное различие двух видов счастья состоит в том, чтобы отметить, что одно из них доступно всем людям без исключения, а второе достижимо лишь для тех, кто умеет читать и писать. Мальчишкой я знавал человека, который буквально лучился счастьем, а занимался он тем, что копал колодцы. Он был высоченного роста и мог похвастаться огромными мышцами; он не умел ни читать, ни писать и впервые услышал о выборах в 1885 году, когда получил право голосовать. Его счастье проистекало не из каких-то интеллектуальных источников, не опиралось на веру в естественное право или в совершенство человеческой породы, не предусматривало ни общественного владения общественными учреждениями, ни окончательного торжества доктрины адвентистов Седьмого дня[61]
или любого иного вероучения, необходимого, по мнению интеллектуалов, для наслаждения жизнью. Его вполне устраивали физическая сила, наличие работы и потребность в преодолении сопротивления не столь уж стойких преград, то есть земли и камня. Счастье моего садовника – приблизительно той же разновидности: он ведет непрерывную войну с кроликами, о которой высказывается в духе рассуждений Скотленд-Ярда о большевиках[62] (по его словам, это темные силы, хитроумные и свирепые, и он убежден, что им надлежит противопоставлять хитрость, не уступающую их собственной). Подобно героям Вальгаллы, которые каждый день охотятся на чудесного вепря и убивают его, но наутро он снова жив и здоров[63], мой садовник готов разить врагов без страха, что на следующий день они появятся снова. Хотя ему уже за семьдесят, он трудится день напролет и проезжает на велосипеде шестнадцать миль по холмам, когда едет на работу или с работы; при этом его радость неиссякаема, пусть ее обеспечивают исключительно «зловредные кролики».Мне наверняка возразят, что эти простые удовольствия не для утонченных людей вроде нас с вами. Какую радость нам принесет война со столь ничтожными существами, как кролики? На мой взгляд, довод крайне спорный. Кролик намного больше бациллы желтой лихорадки[64]
, однако человек вполне способен испытать подлинное счастье от победы в войне с этой бациллой. Удовольствия, аналогичные тем, которые прельщают моего садовника, доступны, если брать их эмоциональную составляющую, большинству высокообразованных людей. Образование вносит отличие только применительно к деятельности, посредством которой достигаются эти удовольствия. Ведь удовольствия от достижения подразумевают преодоление трудностей, причем таких, с которыми успех не выглядит заранее гарантированным, пусть в конце концов все обычно заканчивается хорошо. Это, пожалуй, главная причина того, почему недооценка собственных способностей может служить источником счастья. Человек, который недооценивает себя, постоянно удивляется своим успехам, тогда как тот, кто склонен себя переоценивать, не менее часто поражается своим неудачам. В первом случае сюрпризы приятны, во втором – неприятны, и потому разумно не слишком себя превозносить, но и не скромничать чересчур при новых начинаниях.