Завоевание счастья

Что касается наиболее образованных слоев общества, самыми счастливыми среди них в наше время являются люди науки. Большинство самых выдающихся из них эмоционально тяготеет к простым удовольствиям и получает от работы удовлетворение столь глубокое, что оно сопоставимо с наслаждением от еды и даже от брака. Художники и литературные деятели считают de rigueur[65] быть несчастными в браке, но люди науки довольно часто радуются старомодному домашнему блаженству. Причина в том, что возвышенная часть их разума целиком поглощена работой и не вторгается в те области, где ей по определению нечего делать. В своей работе они счастливы благодаря тому, что в современном мире наука прогрессивна и могущественна, а ее значимость не ставится под сомнение ни самими учеными, ни прочей публикой. Следовательно, им ни к чему сложные эмоции, ведь и более простые эмоции не встречают сопротивления. Сложность эмоций подобна пене на поверхности реки. Пена возникает у препятствий, которые нарушают плавный ход течения. Пока жизненной энергии ничто не препятствует, не появляется даже ряби, и мощь этой энергии не видна стороннему наблюдателю.

В жизни человека науки реализуются буквально все условия счастья. У него есть занятие, подразумевающее использование его способностей в полной мере, и он добивается результатов, которые видятся важными не только ему, но и широкой публике, пусть та не в состоянии их понять. Здесь ученому везет больше, чем художнику. Когда публика не понимает картину или стихотворение, она приходят к выводу, что это плохая картина или плохое стихотворение. Если же она не понимает теорию относительности, то заключает (справедливо), что ей недостает образованности. Потому Эйнштейна хвалят и уважают, тогда как лучшие художники прозябают в нищете, а сам Эйнштейн счастлив, тогда как художники несчастны. Очень немногие люди способны стать по-настоящему счастливыми, если жизнь состоит из постоянного самоутверждения и борьбы со скептицизмом человеческой массы, – разве что они предпочтут замкнуться в пределах узкого круга посвященных и забыть о неприветливом внешнем мире. У человека науки нет необходимости обзаводиться кружком присных, ибо о нем хорошо думают все, кроме его коллег. Напротив, художник оказывается перед мучительным выбором: либо презирать, либо самому оказаться презираемым. Если он выберет первое, то навлечет на себя иную беду, и все будет определяться тем, достаточно ли у него душевных сил, чтобы равнодушно взирать на мир свысока. Так бывает, впрочем, не всегда и не везде. Порой даже о художниках, даже о молодых, думали хорошо. Папа Юлий II, сурово обращаясь с Микеланджело[66], вовсе не считал, что тот не способен писать картины. А современный миллионер, даже осыпая благодеяниями пожилых художников, утративших творческую искру, отнюдь не думает, что их труд столь же значим, как его собственный. Возможно, эти обстоятельства как-то связаны с тем фактом, что художники в среднем несчастнее людей науки.

Думаю, следует признать, что наиболее развитые молодые люди в западных странах страдают от той разновидности несчастья, которая проистекает из невозможности сполна реализовать в работе свои таланты. Но в странах восточных ситуация иная.

Интеллектуальная молодежь в России на сегодняшний день, вероятно, счастливее, чем где-либо еще в мире. У них есть новый мир, который они продолжают творить, и горячая вера, в соответствии с которой они творят. Старшее поколение ушло (погибло, умерло от голода, очутилось в изгнании или было устранено каким-то другим образом), так что оно не в силах, в отличие от западных стран, принуждать молодежь к выбору между причинением вреда и ничегонеделанием. Искушенному жителю Запада вера русской молодежи может показаться грубой, но, в конце концов, какие тут возможны возражения? Они создают новый мир по своему усмотрению; этот новый мир, когда он будет создан, почти наверняка сделает среднестатистического русского счастливее, чем он был до революции. Быть может, это не тот мир, в котором был бы счастлив искушенный западный интеллектуал, но ведь искушенному западному интеллектуалу не обязательно в нем жить. Поэтому с практической точки зрения вера молодых русских обоснована, и осуждать ее как грубую бессмысленно (такое осуждение обречено оставаться сугубо теоретическим).