Завоевание счастья

В Индии, Китае и Японии внешние обстоятельства политического толка вмешиваются в счастье молодой интеллигенции (intelligentsia), но там нет тех внутренних преград, какие существуют на Западе. Ведется деятельность, которую молодежь считает важной, и, пока эта деятельность успешна, молодежь счастлива. Они чувствуют, что играют немалую роль в национальной жизни, и ставят перед собой цели – труднодостижимые, но все же реализуемые. Цинизм, распространенный среди высокообразованных юношей и девушек на Западе, возникает из сочетания комфорта и бессилия. Последнее внушает ощущение, будто всякие усилия бесполезны, а комфорт снижает болезненную остроту этого ощущения до приемлемого. Повсюду на Востоке университетские студенты вправе ожидать, что их влияние на общественное мнение будет сильнее, чем на современном Западе, но у них гораздо меньше возможностей, нежели на Западе, обеспечить себе надежный доход. Ни бессильные, ни погрязшие в комфорте, они становятся реформаторами или революционерами, а не циниками. Счастье реформатора и революционера зависит от состояния общества, но даже на плахе, пожалуй, такой человек счастливее, нежели суждено привычному к комфорту цинику. Помнится, мою школу навестил молодой китаец, который собирался по возвращении домой организовать аналогичное учреждение в реакционной[67] части Китая. Он честно признался, что ему, скорее всего, отрубят голову, но от него все-таки исходило тихое счастье, и мне оставалось лишь завидовать.

Впрочем, не стану утверждать, что эти возвышенные виды счастья являются единственно возможными. Они в действительности доступны лишь избранному меньшинству, так как требуют наличия способностей и широты кругозора, которые по определению есть далеко не у всех. Не только выдающиеся ученые получают удовольствие от работы, не только ведущие государственные деятели наслаждаются, отстаивая тот или иной шаг. Удовольствие от работы доступно всем, кто в состоянии развить в себе ряд особых навыков – при условии, что эти люди смогут получать удовлетворение от мастерства без всеобщих аплодисментов. Я знавал человека, у которого еще в ранней юности отнялись обе ноги, однако он прожил долгую и безмятежно счастливую жизнь; счастья он добился, написав пятитомное исследование о гнили роз – и в этом вопросе, насколько могу судить, всегда был ведущим специалистом. Увы, мне самому не довелось быть знакомым со многими конхиологами, но от других, более удачливых в этом отношении людей я слышал, что изучение ракушек доставляет удовольствие тем, кто этим занимается. Еще я знавал лучшего наборщика на свете, внимания которого искали все те, кто посвятил себя изобретению художественных приемов; он радовался не столько искреннему уважению персон, внимание которых заслужить непросто, сколько самому своему ремеслу, – к слову, нечто похожее можно наблюдать у хороших танцовщиков, которые наслаждаются своим мастерством в танце. Также я знавал наборщиков, которые были специалистами в воспроизведении математических символов, несторианского письма, клинописи или иной письменности, отнюдь не расхожей и трудной в наборе. Не могу сказать, были эти люди счастливы в личной жизни или нет, но в работе они сполна удовлетворяли свои творческие инстинкты.