Завтра наступит, я знаю

Рина только угукнула, смешавшись от его взгляда, теплого, располагающего к себе. Вот незадача: только она настроила себя на ровные, сугубо товарищеские отношения, как этот молодой человек начинает себя вести, как зрелый мужчина, ненавязчиво ей покровительствующий. Причем, так естественно, не пыжась, что просто полный разрыв шаблона… В замешательстве, чтобы скрыть смущение, она потянулась к серебряной салфетнице.

Похоже, к серебру здесь относились разве что со статусным почтением, но без страха, ибо присутствовало оно и в столовых приборах — кстати, не особо изощренных, чего втайне побаивалась Регина; из него же были сделаны колпаки, прикрывающие горячие блюда… Когда перед ней поставили великолепную отбивную на косточке, еще исходящую соком и паром, Регина чуть слюной не захлебнулась. Захотелось забыть об условностях, схватить выступающую косточку, обернутую декоративным бумажным фунтиком с какими-то финтифлюшками, и вгрызться прямо так, не оскверняя нежнейшее мясо хладным металлом. Но вот рядом с ними поставили объемистые плошки с ароматной теплой водой. Реджи торопливо омыл в ней руки, промокнул пушистой, какой-то особой салфеткой и… совершенно так, как Рина сама вожделела, схватился за бумажный хохол — а тот, кажется, для того и был предназначен! — и впился крепкими зубами в свой кусище. И азартно захрустел хрящиками. Он ел быстро, но аккуратно, и до того аппетитно, что Регина с удовольствием последовала его примеру.

В конце концов, для чего тогда приватный кабинет?

Потом подали восхитительный ароматный плов с бараниной, который тоже полагалось есть руками, потом огромную порцию фруктового салата, потом целую гору пирожных… Вернее, декоративную многоярусную горку, заставленную корзиночками из песочного теста, с самыми разными цветами, ягодами, фруктами, кремами и даже мороженым, и ни одна не повторялась. Вот тут-то и пригодились серебряные ложечки, вилочки и миниатюрные лопаточки. К тому моменту, когда принесли кофе, Регине казалось, что она лопнет. Но после первого же блаженно-горчащего глотка ей показалось, что в желудке образовалась черная дыра; она с удовольствием попробовала и местную ягодную пастилу «по рецептам бабушек-лисиц» и тончайшие галеты в миндально-ванильной обсыпке… Удивительно, но места хватило на все.

— Жизнь хороша, — вздохнул, сыто жмурясь, оборотень. Откинулся на спинку стула и протянул мечтательно: — А вот с кусочком вишневого пирога была бы еще лучше… — И захохотал. — Да шучу я, шучу! Даже с меня хватит!

— Не думала, что мужчины такие сластены, — призналась Регина.

Реджи махнул в сторону опустевшей «горки».

— А, это… Тяга к сладкому — неизбежная плата за оборот. Мне же сегодня несколько раз пришлось перекидываться, энергия-то уходит. А мясо и сахар очень хорошо ее восполняют. Можно, конечно, и помедитировать, но зачем, если есть способ проще и приятнее?

— А это тяжело — перекидываться? — не удержалась Регина. И добавила торопливо: — Если только эта тема не табу…

— Да ладно, какое там! — Реджи даже удивился. — Это же… так же естественно, как для женщины глаза накрасить. Вот одежду при обороте сохранять — это, сразу тебе скажу, тема секретная, тут у каждого свои приемы. Потому что сложно, индивидуально, надо долго учиться и подбирать методику для себя. Но еще сложнее, скажу тебе, массу наращивать. Я же тигром вешу раза в четыре больше, а эти фунты просто так за несколько секунд не наберешь. А потом их нужно еще и прятать… Так что — затратное это дело по энергетике, оборот, скажу я тебе. Но ничего, как видишь — справляемся.

Он улыбнулся еще лучезарнее официанта с хоббитским имечком.

— Ожила? Отлично. А то наш сьер Лохли все-таки идеалист: считает, что лучшие условия для раздумий — тишина и покой. А какая там тишина, если брюхо урчит от голода? Совсем иное дело — сейчас. И мысли-то текут какие-то приятные…

Не выдержав, Регина рассмеялась. Впервые не только за последний день, но, пожалуй, за все время после болезни.

— А что теперь? — внезапно спросила она. — Скажи честно: тебе наверняка дали задание меня на что-то уговорить, а?

Оборотень покачал головой.