Зазеркалье. Записки психиатра

– Господи, папа, теперь и вас Владимир Сергеевич стращает! – укоризненно воскликнула Варенька. – Я скорее к вам подошла, чтоб сказать, мы к городу подплываем, а вы тут опять ужасы говорите! Вам, мужчинам, все бы про страсти говорить да живодерства всякие! – Сказав это, она направилась на нос корабля, где уже начали собираться пассажиры, чтобы полюбоваться приближающейся Александрией.

– Рассказывайте же дальше, Владимир Сергеевич, пока женского общества нет, – поторопил Соловьева антиквар.

– Дальше… – Соловьев проводил взглядом Вареньку. – Дальше раздели его и положили руку на огонь. Пытка длилась более пяти минут, но Сулейман руки не отдернул, зубы стиснул и молчал. И вдруг… – Соловьев сделал паузу, – вдруг уголек от костра отскочил и попал ему на сгиб руки. И тут Сулейман начал вырываться и кричать, чтобы убрали этот самый уголек! Палач ему говорит, мол, как же так, ты проявил столько терпения, когда тебе руку жгли над пламенем, а из-за какого-то крошечного уголька столь отчаянно стал кричать? А Сулейман ему заявляет, что кричит он не от боли, а от несправедливости. В приговоре ведь ничего не сказано об этом угольке…

Заметив вопросительный взгляд антиквара, пояснил, что и сам Михал Михалыч о том же говорил, что сколько угодно мужчина терпеть может, до какой-нибудь мелочи, которая в отношениях с женщиной может решительным образом повлиять на его жизнь.

– Подплываем к Александрии, господа! – услышали они голос помощника капитана. – Рекомендую полюбопытствовать. Занимательное зрелище!.

Они медленно двинулись вдоль палубы к носу, где вместе с другими пассажирами уже стояла Варенька, со счастливым лицом морской путешественницы наблюдая приближающуюся землю. Корабль издал протяжный гудок и перешел на тихий ход, будто давая возможность получше рассмотреть старинный форт и дома, растянувшиеся вдоль берега насколько хватало глаз.

– А представьте себе, Владимир Сергеевич, что несколько веков тому назад путешественники могли с моря лицезреть одно из семи чудес света – Александрийский маяк со статуей Зевса наверху, – восторженно воскликнул антиквар. – Эта земля видела Александра Македонского и царицу Клеопатру!

Соловьев вдруг ощутил странный шум в ушах. Куда-то ушли все звуки и голоса. Яркое полуденное солнце, темно-лазурное море, побережье с белыми домами, старинный форт-страж, их корабль, пышущий черным дымом в голубое небо, девушка с опасным для него именем Варвара, ее отец, добрейший Михаил Михайлович, пожилая итальянская пара, расплывшаяся в умильных улыбках, краснолицый и самодовольный немец с флягой в руке, матросы, снующие по палубе в приготовлениях к швартовке, бородатый, хмурый, сосредоточенный капитан, отличающийся от пирата разве только наличием кителя и белой фуражки, – все они, хотя и продолжали сохранять свои четкие индивидуальные очертания, стали ощущаться им как единое, взаимопроницаемое и взаимосвязанное целое, которое существует даже не подозревая об этом единстве.

Он повернулся, провожаемый удивленным взглядом антиквара, торопливо прошел вдоль борта и почти сбежал на нижнюю палубу в свою каюту. Прилег на койку. Здесь, в каюте, он был один на один со своими мыслями, ощущениями и волнениями.

«Сейчас, совсем скоро, я ступлю на землю, о которой, в сущности, не знаю ничего, кроме того, что сюда меня позвала моя Богиня», – взволнованно думал он.

* * *

Александрия разочаровала. Обычный средиземноморский город, похожий на восточную женщину, много лет прожившую на Западе. Уже знакомый по «курбан-байраму» доктор Али, приехавший в Александрию вместе с ними, услышав ее мнение, растерянно посмотрел по сторонам, будто увидел все впервые:

– Я здесь родился, люблю этот город, но все-таки больше всего люблю его историческое прошлое. Древняя Александрия была городом-космополитом, в котором ментально пересеклись народы Запада и Востока. Во времена Птолемея город стал собирать философов, теологов, астрономов, врачей и поэтов вокруг музея и библиотеки. Они создали знаменитую александрийскую школу. Кстати, в то время два из пяти районов города заселяли евреи, которые пришли сюда из Палестины еще во времена Александра Великого. Они восприняли чуждые для иудаизма языческие мистерии и мифы Древнего Египта и одновременно греческую философию Платона и Пифагора и переработали их в религиозных целях. Главное, как мне кажется, то, что Александрия на протяжении многих веков была городом… – Он запнулся, подбирая слово. – Как это? Люди, которые свободно думают?

– Вольнодумцы, – помогла ему Александра.

– Да-да, – обрадовался он. – Город вольнодумцев! Если наша новая Александрийская библиотека сможет создать такой же дух, у города появится шанс на возрождение в качестве интернационального интеллектуального центра.

До места выступления доехали быстро. Сказать по правде, перед началом лекции Александра совсем не волновалась. До тех пор, пока к ней не подошел Иван Фомич.

– Да, ситуация… – Он почесал затылок.