Здравствуй, Шура!

«Вчера получила твои письма № 37 и № 38. Спасибо, а то я без них скучала, десять дней не было от тебя писем, а как получила, то на душе легче стало. Ты пишешь, что мое 19-ое получил, значит, ты мои получаешь, только не на все вопросы отвечаешь. Живем хорошо: здоровы, сыты. Борик сегодня чуть не весь день гулял во дворе, пилил дрова. Потом Вера вышла, и они пилили вдвоем с Борей и очень много напилили, а я вышла и порубила. Веры (сестры) сегодня дома нет – уехала в Нылгу сдавать годовой отчет. Думала, написать тебе днем, но была занята, возилась с Лёней, а сейчас вечером пишу. Вера и Боря уже спят. Лёня часто просыпается, мешает писать, нужно качать его. Сама очень хочу спать, я же ложусь поздно, а встаю рано и, можно сказать, не высыпаюсь. Но письмо тебе дописать хочу. Насчет поездки к тебе – я не решаюсь ехать одна, боюсь, что по дороге где-нибудь обчистят, и тогда мы останемся голыми. Вера уже большая, а такая разиня – у нее можно все унести. Пишешь, чтобы часть вещей я оставила у Веры, но это нехорошо. Вера здесь временно, она, возможно, летом уедет, а просить Увариху, чтобы у нее побыло наше барахло, нечего и думать, а больше не у кого оставить – кругом все чужие. Если оставить швейную машинку, то ее больше не увидишь – Вася не отдаст, а машинка нужна, я сама теперь кое-что шью. Вере два платья пошила и не плохо, а хорошо. Вере (сестре) машинка без дела, она не может шить. Как подумаю про поездку – страшно, и, кажется, не решусь сама ехать. Совсем засыпаю, крепко хочу спать. На днях, думаю, сходить в Ижевск, не знаю, как удастся. Я уже два месяца не была в Ижевске, некому с Лёней сидеть, а в Ижевск нужно обязательно. Почему не пишешь, как тебе гостилось у своих, что там нового? Есть ли у тебя соль и мыло? Отоваривают ли карточки? Стирали ли тебе дома белье? Значит, ты, Саша, попал в бабье царство: была одна, а теперь еще три. Весело тебе будет. Пиши, откуда они, кто такие? Пиши подробно, как живут ваши, как Лукашевичи, Валя, Ксеня. Пиши про все и чаще. Без твоих писем скучно. Крепко целуем, жена и дети».

В этот же день я пишу жене свое 41-е письмо:

«Здравствуй, Шура и все!

Получил твои письма № 20 и № 21. Отвечаю на все вопросы. Реже пишу, потому что много работы. Пишешь, что лучше бы я сам варил супы, а не телефонистка. Но тогда я бы сидел голодный, потому что ухожу на работу в шесть-семь часов утра и прихожу в девять-десять вечера. Конечно, придя вечером, я бы не возился с варкой, а ложился бы спать, не евши. А так я прихожу, и ужин готов. Ну, если тебя смущает, что я с ней живу, то, как я тебе уже писал, в квартиру вселили трех женщин с ребенком, и нас уже не двое, а шесть человек в квартире. Ну и потом, эта телефонистка мало того, что старше меня годами, да еще и карлица, и нисколько неинтересна как женщина. Да, я по своему характеру как всегда верен только тебе одной. Ты меня достаточно изучила и знаешь мои взгляды на семейную жизнь. Так что, Шура, оставь всякие нехорошие думки и верь, что все это чисто материальное дело. Как я верю тебе, так и ты должна верить мне. Я с нетерпением жду счастливого времени, когда мы опять заживем вместе. Все же узнай в Ижевске, нет ли там семей из наших краев, чтобы хлопотать вагон. Пусть даже не в сам Гомель, может, до Бахмача кто есть или до Унечи. Все будет ближе добираться до Гомеля. А ехать пассажирским сейчас – гиблое дело. Пишешь, Шура, что болит сердце, кружится голова. Вот это мне не нравится. Ты сама любишь повторять пословицу, что муж любит жену здоровой, так что смотри, поправляйся, чтобы, когда будем жить вместе, ты опять была бы такой же, как я видел тебя в последний раз. Очень рад, что живете неплохо, не голодаете, не мерзнете. Я тоже не могу пожаловаться, что мне плохо жить. Не голодаю».

Из-за большого количества работы я не смог дописать письмо, поэтому закончил его только третьего апреля: